Глава 7. Поиск помощников

Громкоговоритель на перроне станции Три целых четырнадцать сотых сказал: «Пи». Это означало, что пифагорейцы уже в вагонах и можно трогать, то бишь будить машиниста.

Гарри едва успел запрыгнуть в волшебный вагон, как двери захлопнулись, и паровоз выпустил клубы пара. Из кабины машиниста послышалось древнее заклятие: «Но, тащися, Сивка». Никто уже не знал, от чего тащатся Сивки, и кто это такие, но паровоз всегда заводился при этих словах и начинал напевать подорожную песню, то бишь песню о лепестках подорожника.

Колеса застучали по рельсам, как дети ложками по столу: тук-тук-тук! Поезд набирал ход. Голубой вагон, в котором оказался Поккер, бежал и качался.

Гарри сел в свободное купе и задумался о прожитой жизни. Чего в ней только не было: и погони, и заговоры, и убийства, вот только не было слоненка веселого, да еще счастья ни в личной, ни в семейной жизни. Такова была плата за известность и славу.

Снова Школа Волшебства. Ни года без нее не обходится, так же, как и без дома Дурней. Жизнь прошла в этих и тех стенах.

Поезд мчался по волшебным полям и лесам маркиза Контра-босса. Он мчался по огромному длинному мосту, взметнувшемуся высоко в небо. Гарик смотрел в окно и по щекам его текли сентиментальные слезы. Он вдруг понял, что все когда-нибудь происходит в первый и в последний раз. Сейчас Поккер подумал, что эта поездка в Школу станет в его жизни последней, она поставит в жизни толстую жирную точку, ну, или тире, после которой напишут дату смерти.

Над поездом, как обычно, кружили то ли вороны, то ли дементоры, то ли призраки невинно убиенных. Гарик не мог понять, кто там сверху каркает и гадит, потому что радость в его жизни давно была выпита другими. Судьба оставила старичку лишь воспоминания, которые можно было ворошить, точно желтые листья.

Вспомнилась бурная молодость Горгоны, ее частая смена любовников. Вспомнился вечно страдающий ревнивец Джон, который успел-таки вклиниться между четвертым и пятым мужем Горгоны и познать все прелести женитьбы. Перед глазами встал образ толстяка Невинного.

Поезд приехал, остановился, а Гарик все плакал у окна и никак не мог остановиться. Ему было беспредельно жалко целой жизни, которая ушла на понимание того, что, собственно сам Гарри без своего шрама – пустышка, ноль без палочки, дырка от бублика.

По поезду шел проверяющий, пинками выпроваживающий из магического поезда встельку пьяных школьников. Наткнувшись на плачущего старика, проверяющий удивился:

– Ты кто?

– Что, не видишь: самый несчастный человек во вселенной. Я потерял свою первую и последнюю любовь!

– Сочувствую. Примите мои соболезнования. Но выйти из вагона все-таки придется. Англия – это консерватизм, бюрократизм и еще раз традиции. Правила придуманы для того, чтобы им следовали.

– Я выйду! – Всхлипнул Поккер. – Я знаю, что мои страдания всем до фени!

И старый волшебник выпрыгнул в окно, прямо через стекло. Как это у него получилось, он и сам не понял. И вдруг само собой пришло осознание, что маразм – самая сильная разновидность врожденной магии. Когда не знаешь и не помнишь, что можно, а чего нельзя, то возможным становится все!

Решив не распространяться о своем открытии, оставив его на черный день, Поккер размеренно зашагал к Школе Волшебства.

Дуббалдор, как всегда, оказался в своем кабинете. Сын Дуббалдора-Старшего, этот Дуббалдор выглядел старше Поккера, дубее, тьфу ты, мудрее и солиднее.

– Кого я вижу? – Обрадовался директор школы.

– Кого? – Поккер боязливо оглянулся, но, не обнаружив «магического хвоста», глазка видеокамеры, злобного Волана, шумно выдохнул. – Типа, меня?

– Вроде, как бы. – Сказал Дуббалдор, и улыбнулся, блеснув всеми шестьюдесятью пятью зубами. – Какими ветрами? По делам, или как всегда?

– Так ты узнал меня?

– А то! – Усмехнулся Дуббалдор. – Шрам – это ведь не лицо, не суть души.

– Как сказать. – Проворчал. Поккер. – Но проблема не в этом, а в том, что я скучаю по этому шраму. Вот такая оказия. Всю жизнь думал, что если стану обычным, то будет мне счастье. Не тут-то было!

– Ты удивлен?

– Не то слово! – Первые пятнадцать минут было ништяк, а потом навалилась ностальгия и стало совсем хреново. Ни есть спокойно не могу, ни пить, ни волшебный телевизор смотреть. Я даже в библиотеку сходил. Ты ведь знаешь, что для меня это подвиг. Пообщался.

– И что?

– Как всегда. Просто так никому ничего никогда не дается. Нужно взломать сайт Найта, чтобы получить пароль, дающий доступ к Властелину Пластилина. Только этот волшебник способен мне помочь.

– В чем? – Удивился Дуббалдор.

– Вернуть шрам на место.

– Да на фиг он тебе вообще сдался?

– Когда я смотрюсь в зеркало, я помню, кто я такой. А еще я вспоминаю маму и папу. А так я все скоро забуду.

– Ну, все понятно. Но доступа на сайт Найта у меня нет. И Властелина Пластилина я тоже не знаю. Возможно, что это глюк сказочного интернета. Файл-обманка. Ну, знаешь, ты видишь что перед тобой базу данных, но когда открываешь ее, обнаруживаешь одни только ярлыки со ссылкой на удаленный источник.

– Ты считаешь, что никто не в силах мне помочь?

– Пора взрослеть, Гарри! Сколько можно надеяться на доброго дядю? Помоги себе сам.

– Тоже мне, великий Дуббалдор! – Проворчал Поккер, отправляясь к выходу.

– Не можешь сам справиться с проблемой, напряги друзей. – Посоветовал директор. – Горгона всегда была страшной занудой, но в этом была ее сила. Да и Пассьянс не так уж плох. Лучше, чем Домино, которая вечно носится в своем прозрачном трико и отвлекает студентов от учебы. А если хочешь отдохнуть, в твоем распоряжении комната-музей твоего имени.

– Сначала дела, а развлечения – потом.

– От тебя ли я это слышу? – Удивился Дуббалдор. – Да, все течет, все меняется. Ну, покедова.

– Гуд бай. – И Гарик вышел из кабинета директора несолоно хлебавши.

Пошарив по карманам, найдя голофон – волшебный сотовый телефон, Поккер пощелкал клавишами меню. В записной книжке значились имена друзей, врагов, учителей, деловых партнеров. Список был не очень большим. Почесав в затылке, Гарик набрал Джона. Рядом возникла прозрачная голограмма сонного Пассьянса. Джон был в длинных семейных трусах, взлохмаченным и недовольным:

– Привет, друг.

– И тебе того же. – Усмехнулся Поккер.

– Кто там? – Раздался женский голос, и тут же возникла полуобнаженная фигура Горгоны. – А, Поккер. Привет.

Гарик почувствовал себя лишним. У друзей наступил хеппи-энд, любовь-морковь, и все такое, один он ходит сам по себе, да еще и без шрама.

– Ладно, я позвоню на неделе. – Хотел было откланяться Поккер, но Пассьянс вдруг возразил. – Ну, уж нет. Разбудил нас в пять утра, изволь объясниться.

– Горе у меня. Мой шрам сбежал к Молодому, и теперь все думают, что он – это я. И все бы ничего, да скучно мне без шрама, тоскливо, хоть волком вой.

– Тьфу ты! – Сказала Тинэйджер, кинула на пол простыню, которой прикрывалась и пошла прочь.

– Ты хоть срам прикрой! – Ревниво крикнул ей вслед Джон.

– Да ну вас, мужиков. Все вы большие дети. Ах, шрам ушел к другому! Все, жизнь кончена. Идиоты! Оглянитесь: вы живете среди людей. Здесь друзья, любовницы, дети. Что вы прячетесь от мира за придуманные ценности? – И Горгона пропала.

– Извини. – Джон отвел взгляд. – Ты сам виноват. Нашел время звонить. Она просто не выспалась.

Поккер пожал плечами:

– Да ладно.

Щелк! – И Пассьянс полностью материализовался возле Гарика:

– Выкладывай, что у тебя. Мне некогда. Горгона ждет.

– Конечно, секс важнее дружбы.

– Не мели ерунды. Не томи же!

– Вернуть шрам на место может лишь Властелин Пластилина. Но доступ к нему возможен лишь через пароль с сайта Найта.

– Оп-па! Ну, ты попал под раздачу. У меня тоже нет доступа к сайту Найта. И ни у кого из приличных магов – тоже. Только слизнеринцы и могут тебе помочь. Это ведь некромантский сайт. Всех мертвых автоматически переносят в эту зону. Такой вот расклад.

– И что делать?

Пассьянс пожал плечами:

– Ладно, придумаем что-нибудь, я позвоню. А пока – прощай. Меня ждут.

– А меня никто не ждет. – Всхлипнул Гарик и отвернулся от растворившегося в воздухе лучшего друга. – Если бы только знал, что меня похищали агенты Дурьсранга, что меня пытали в застенках Касперского, что признали врагом английского народа, ты бы так не бежал за какой-то там Тинэйджер, а помог бы мне!

И вдруг страшная в своей простоте и циничности догадка озарила Поккера. «А вдруг шрам – это вовсе не метка Касперского о зараженности, а сам завуалированный вирус? Вот пусть теперь Дурако и мучается. Он заслужил!

Поккер хотел даже мстительно рассмеяться, но боль вдруг пробила затылок большим ржавым гвоздем. В глазах потемнело, словно мир вдруг разом погрузился в темноту. Гарик почувствовал, как он падает на спину, как сдергивает и увлекает за собой тумбочку с магическими талисманами. Гарик понимал все, что с ним происходило, но легче от этого не было. Приступ одержимости шрамом заставлял Поккера биться в спазмах. На углах рта закипела пена. Собрав волю в кулак, Поккер припомнил заклятие против болезни святого Виртуального Виттаса. Губы сами шептали молитвы. «Шелудивого шельму шрамом Шарапова метим»!

Боль отступила, Гарик сам поднялся на ноги. Теперь выбора больше не было: если шрам станет невозвращенцем, то так от приступов ностальгии можно и скончаться на месте. Вирус шрам или отметина Касперского – это уже не важно. Зависимость обрела такие размеры, что стала вопросом жизни или смерти. Шрам необходимо вернуть – и точка. Только вот, похоже, помощников в этом деле найти не удастся.

Из некромантов никто не внушал доверия. Был Снег, был Сугробофф, но оба они оказались агентами Дурьсранга. А, кроме того, оба они ушли на заслуженный отдых. А пенсионеры на зов о помощи не откликнутся. Но ведь не два же шпиона живет в Дурьсранге! Это похищение с последующим разоблачением устроила Москва, вот пусть русские и отдуваются. Зимородок утонул, но есть еще и Иван Соколов. Он и поможет.

Гарик бегом отправился в комнату-музей имени себя любимого. Там, в углу, свернувшись клубком, бессовестно дрых волшебный компьютер. Поккер принялся будить его пинками. Благо, никого в комнате не было, и никто не видел невоспитанности самого известного в мире волшебника.

Компьютер проснулся, потянулся, протер пятерней свой гигантский глаз-монитор и сказал: «Здравствуйте, выберите, пожалуйста, имя пользователя».

Гарри озадаченно почесал затылок. Но тут компьютер из человека превратился в обычный ноутбук, без всяких магических наворотов.

Поккер сел за клавиатуру и по памяти набрал единственное слово из трех букв, которое научился писать за свою долгую и трудную жизнь. Вполне приличное для англичанина, приятное и для коммунистов. Он написал:«RED».

Ноутбук проворчал что-то об окрылении и вышел в мировую сеть. В сети, как всегда, сидел зеленый паук Веб. Он посмотрел на Поккера и зашипел: «Чего надо? Выметайся отсюда! Пассьянс никогда дальше этого уровня еще не проходил».

– А я не боюсь тебя. Куда надо, туда и пройду. Понял, зелень пучеглазая?

На монитор выскочила медведица Панда и подняла на Гарика передние лапы, оскалив клыки. Но старичок не испугался, а прошел мимо по тонким нитям байтов.

– Держите его! – Закричала тетка в очках. – Мне только что autoruns шепнула, что его нельзя пускать в сеть!

– Все! Достали! – Заорал Гарри. – Немедленно пишите письмо Ивану Соколову! В Дурьсранг.

– А сапожки тебе в индийском океане не помыть, однозначно? – Переспросил паук Веб.

– Да я просто отменю сейчас все ваши сканы. – Рассвирепел Поккер. – Делайте, что приказано!

– Иванов в Дурьсранге больше даже, чем дури. Да и Соколовых – хоть пруд пруди. Это же на деревню дедушке получается.

– Ладно. – Сказал Гарик. – Этот Соколов живет в Свердловске или в Екатеринбурге, или… Да какая разница! Там еще последнего русского царя насмерть убили. Навсегда, без права воскрешения.

– Он точно там живет?

И Поккер с тоской понял, что у тайных агентов настоящих имен и паспортов просто не бывает. И место жительства их всегда противоречит прописке.

Последняя надежда умерла.

Поккер покинул волшебный интернет.

Было шесть часов утра. Но петухи не пели. Не было в волшебной школе петухов, их всех съели.

Глава 8. Русские рулят

Иван Соколов сидел себе на ступенях полуразрушенного дома в деревне Простоквашино. Он был в гостях у знаменитого актера Кашина, ел кашу с грибами и запивал ее молоком. Все по усам текло, а рот уже не попадало, потому как пьяным был Иван вдрыбадан.

– Отдыхали отроки в отрогах

От отрадных и от ратных дел. – Читал стихи Кашин.

А Иван покачивался и икал:

– Как, говоришь, зовут поэта?

– То ли Волчонок, то ли Волкодав, то ли Вовкулак – не помню.

– Эх, вот так мы всю Россию и профукали. Ничего не знаем, не видим, не помним.

– Вань, может тебе поспать? Гену уже не вернуть.

– Вот именно! Лучшие люди гибнут, чтобы ничтожество всегда всплывало. Ты считаешь, что это справедливо?

– Такова жизнь. – Кашин кутался в кашне и кашлял.

И вдруг утреннее небо над Простоквашино озарилось ярким всплеском света.

– Что за хрень? – Задался риторическим вопросом Соколов.

И вдруг стало так тоскливо, будто рядом пролетели не только деморализованные менты, но и ментальные морализаторы. Ивану показалось, будто из него выпили всю радость встречи со старым другом, причем вытянули все это махом, вместе с шестью литрами употребленного медицинского неразбавленного спирта. А в великой трезвости много печали, и кто издает антиалкогольные указы, умножает скорбь.

Иван раздвинул могучие плечи, поиграл бицепсами и желваками, а потом сказал:

– Кажется, нас опять зовут.

– Спасать человечество? – Покачал головой Кашин. – А вы человечество спрашивали, нуждается ли оно в вашем спасении?

– У нас принцип: сначала метко стреляем, и только потом спрашиваем: «Кто»?

– Вечно у нас так. – Кашин встал с крыльца, обошел волшебный Мерседес, попинал его по квадратным шинам. Шины зашипели страшнее змееуста, но Кашин давно жил в России, с самого первого дня своего рождения, он давно научился ничему в этой жизни не удивляться. – Мы сначала миры разрушаем до основания и только потом строим новые. А это бунт против бога, и потому никогда не построить ни коммунизма, ни рая на земле.

– Схоластик ты, а не актер. – Буркнул Соколов. – Пугливый ты пингвин, что прячет тело жирное в утесах.

Кашин засмеялся, похлопал себя по пивному животику:

– Что жирный, не спорю, и что осторожный – верно, только не пингвин, он летать не умеет.

– Ты, можно подумать, чайка Баха.

– Нет, не так серьезно, не так глобально. Философия полета не кормежки ради, мне чужда, но воробьем, таким нахохлившимся, сердитым я себя все-таки вижу

Иван улыбнулся:

– Ну, бывай. Труба зовет.

– Гусары, по «мерсам»! – Кашин похлопал друга по плечу. – Возвращайся со щитом. Только со щитом.

– Это уж как получится.

– Эх, ты, спартанец. Царь ты наш, Леонид. Помни, всегда найдется Иудушка. Маленький, щуплый, вызывающий жалость. Героев всегда предают ничтожества. Им кажется, что они творят не подлость, а подвиг.

– Нам, героям, не привыкать.

И Соколов сел в волшебный автомобиль. «Мерседес» поменял окраску, превратился в «Запорожец», взревел, обдал Кашина вонючими парами и взлетел в утреннее небо.

Соколов достал зажигалку, выдвинул из нее антенну, и по волшебной рации на частоте псевдомилицейской волны запросил ФСБ о свечении над деревней Простоквашино.

Сонный голос диспетчера пояснил, что это знаменитый Поккер впал в отчаяние и выплеснул в мир лявру безысходности. Соответственно уицраоры оживились, принялись ловить эту лявру. Произошло инфернальное смещение зон влияния, и возникли временные зоны просветления, которые затянутся часа через полтора. Ничего экстраординарного.

– Поккер создал лявру? – Удивился Иван.

– Это любой может. – Зевнул диспетчер.

– Гарик только хвастаться мастак. Что-то тут не так. Я срочно вылетаю в Англию.

– У тебя паспорт просрочен, а визу мы можем выдать не раньше чем через четыре часа. Дождись начала трудового дня. Не к чему так спешить.

– Агент я или не агент?

– Джемс Бонд. Ну и что с того?

– Передай нашим, что я улетел, но обещал вернуться.

– Я-то передам, но трепки тебе не избежать.

– Начальства бояться, за границу не мотаться.

– Попутного ветра.

На этом связь прервалась. Совсем. Будто кто-то перекрыл волну. Раздалось трещащие, шипение, скрип.

Соколов раздраженно задвинул антенну в зажигалку и взял курс на Лондон.

Внизу проплывали поля и реки, города и деревни. Случайные зеваки, смотрящие в небо, не удивлялись летящему «Запорожцу». Они бы больше изумились, если бы увидели его на трассе, идущего на обгон «Волги».

А в это время по трассе шествовал в рясе другой суперагент Маслюков. Он кушал бутерброд, едва влезающий в рот, он со слезами жевал хлеб, намазанный масляным машинным маслом. Это был великий конспиратор, ведь если бы кто увидел священника в шесть утра, идущего по трассе Е-95, жующего во время поста машинное масло с заплесневелым хлебом, он никогда бы не заподозрил подвоха. Подвиг юродивого ради Христа очень популярен в России. Особенно хорошо его понимают юродивые ради себя, каковых наберется с две трети всего населения. Фамилия у агента была настоящая и он очень ей гордился, потому что его иногда путали с ведущим «КВНа» и вечно норовили угостить водкой с селедкой.

Это по закону Мерфи два встречных поезда едущих по одним рельсам обязательно столкнуться. А в России – нет, не врежутся, потому что не судьба. Просто опоздает машинист, у тепловоза спустит колесо, кончится бензин. Да все что угодно произойдет – и катастрофа не случится.

Вот эта самая слепая Судьба неожиданно свела двух лучших тайных русских агентов. У «Запорожца» возник глюк, он начал забирать влево. Может, потому что в это время по трассе несся свадебный кортеж. Кто ж технику может понять, тем более волшебную: что хочет, то и творит.

Из свадебного кортежа раздавались матершинные слова в адрес журналистки Анаконды Скрут, которая писала одни только гадости о Лукиных, о Лукьяненках иже со товарищи. Зря она обижала пишущую братию, но материли ее тоже незаслуженно. Сработал закон бумеранга.

Запорожец Ивана Соколова плюхнулся на трассу Е-95. Спереди затормозил джип Кости Кинчева, в детстве упившегося смертью до такой степени, что теперь он был одним из верховных Некромантов мира. А сзади, естественно, скрипел тормозами свадебный кортеж.

Машины столкнулись, но не взорвались, как в фильмах, а просто остановились. Иван ушибся. Остальные отделались легким испугом.

Из кортежа вышел жених – высокий, кучерявый болгарин.

– Лоханка ты моя. – Вздохнул жених, осматривая вмятины на своей машине. – По ходу, я твой тазик.

Соколов вылез из помятого «запорожца» и втянул голову в плечи. Секьюрики молча вылезали, доставали бейсбольные биты и разминали шеи.

«Бить будут». – Понял Соколов и приготовился к драке.

Показалась невеста. Фатальная женщина была в фате.

Кинчев тоже вышел из джипа, заценил роковую женщину, но не проронил ни слова.

И тут показался тайный агент Маслюков. Он шел в рясе, тряс накладной бородой и пел духовную песню: «Боже, царя храни».

Все участники дорожно-транспортного происшествия почувствовали себя смущенными. Болгарин, критически осмотрел Ивана и его автомобиль, достал из кармана толстый кошелек и отсчитал четыре сольдо. Потом подумал, кинул монеты на дорогу, а Ивану отдал четыре тысячи евро:

– Купи себе новую тарантайку. Я не злой, просто имидж у меня такой. Тяжело быть поп-звездой.

Соколов растрогался и сказал:

– Извини, я сам виноват, не справился с управлением. Друг у меня погиб. Утонул. Догнала его бандитская пуля, и иссякли силы посреди Исети. А тут срочное дело.

– Все! – Сказал болгарин. – Инцидент исчерпан. Все по машинам. Секьюрики исчезли. Кортеж отъехал.

Кинчев сидел на корточках и смотрел на Соколова:

– Что, брат, смута в театре теней?

Иван не успел ответить, как Маслюков снял накладную бороду, скинул рясу, и предстал в чем мать родила: в рубашке, джинсах, кроссовках и с «ролликсом» на руке:

– Будем знакомы. Агент ФСБ. Маслюков.

– Аналогично. Соколов.

– Кончайте кич. – Сказал Кинчев.

– Перемоем Косте кости? – Подмигнул Ивану Маслюков. – По-нашему, по-революционному, как завещал товарищ Феликс.

– Не надо. – Сказал Кинчев. – Признаюсь: маг.

– А там, где трое соберутся во имя мое, там и я присутствую незримо. – Сказал Маслюков. Ты ведь, Соколов, пытаешься несанкционированно попасть в Лондон?

– Ну и что? Ты ведь тоже агент, а не прокурор.

– Ладно, спрашиваю прямо: во чье имя нас свела судьба?

– Поккер выпустил в мир лявру. – Сознался Соколов. – Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но это мог сделать черный маг, которому удалось бы похитить у Гарика его волшебный шрам штумбанфюрера.

– Значит, Поккер. – Сказал Маслюков. – Ладно. Поможем старому маразматику. Ну, концентрируйтесь.

– На Республике Объединенных Этажей? – Уточнил Костя.

– На «черной метке» человечества, на крошке Цахесе великобританского разлива. – Усмехнулся Маслюков. – Я ясно изъясняюсь.

– Не совсем. – Сказал Кинчев. – Англия – это галерея архетипов. Но, раз было произнесено только имя Поккера, видимо, имелось в виду, то, что имелось.

И волшебники зажмурились у помятого «Запорожца».

Хлоп – и портал перенес трех русских прямо в комнату-музей имени Гарри Поккера. А там, где собирается трое русских, во чье бы то ни было имя, кончается все всегда одинаково: утренней головной болью всего округа и трансцендентальным желанием всех жителей трех кварталов вокруг сборища испить соленого рассола. Штудвартс ждали серьезные потрясения, вплоть до переименования в Похмелиус.