В углу, за стареньким скрипучим шкафом, стояла коробка, почти до верху наполненная разноцветными шерстяными клубками. В коробке возился кот – устраивался на ночь. Этот мохнатый лентяй давно уже считал коробку своей собственностью, основное предназначение которой – служить ему мягкой подстилкой. На шершавой доске, лежащей на стопках книг, и служащей мне столом, рядом с оплывающей свечкой стоит треснувшая фарфоровая чашка с давно остывшим чаем.

Лунный свет, падающий из окна, просачиваясь сквозь душу, ложится на бумагу тонкими штрихами.

Плачет свечка, тихонько вздрагивая, словно вздыхая…

Кот в коробке наконец-то угомонился, и тут же, словно только этого и ждали, в шкафу зашуршали мыши. В окно несколько раз тихонько постучались, и кто-то большой и добрый зашевелился за окном, замурлыкал и потерся мягкой, но могучей спиной о бревенчатые стены. Я, забыв отложить карандаш, подошла к окну и тихонько толкнула едва прикрытые створки. Ветер, притворившись трехмесячным щенком кавказской овчарки, подпрыгнул и лизнул меня в щеку. Под кленом, приткнувшимся у самой стены, распушив хвост, и громко мурлыкая прохаживался дождь. В комнату пробралась осенняя сырость, притащив с собой ворох ночных запахов и, разбросав их по полу, свернулась клубочком в самом темном углу. Хитрый котяра выбрался из коробки – он, оказывается, и не думал спать. Изогнув спину дугой, он грациозно потянулся и, не обращая внимания на наглую возню мышей в шкафу, прыгнул в окно. Дождь потерся спиной о шершавый ствол клена и замурлыкал еще громче.

Я потушила свечку. На мгновение ночь набросила на меня свой непроницаемый полог. Стукнул скатившийся на пол карандаш, притихли мыши, и слышно было, лишь, как кот о чем-то невнятно переговаривается с дождем. Мохнатый разбойник, мягко ступая, прошелся по подоконнику, и глаза его – две маленькие луны – сверкнули удивительным светом, словно кот что-то знал обо мне и о том, что меня мучило. Но, заметив мой взгляд, оба они: кот и дождь, замолчали, и мой любимец уселся спиной ко мне, обернув лапки немного промокшим хвостом.  «Ну и скрытничайте» – подумала я, и тоже устроилась на подоконнике. Несколько штрихов быстро и уверенно легли на бумагу: этот до боли знакомый контур я могла бы набросать с закрытыми глазами, но рука, как всегда замерла, не коснувшись листа, и возникло желание смять бумагу и швырнуть в лицо ночи. Много раз уже я прогоняла этот сиюминутный порыв и пыталась начать все с начала, но постепенно приходила усталость и желание сопротивляться пропадало. Кот выгнул спину, фыркнул, растопорщив усы спрыгнул в сад и растворился в мокром воздухе. Я оперлась спиной об оконную раму и закрыла глаза. Монотонное бормотание дождя успокаивало. Но вдруг в эту гармонию вмешался какой-то звук, похожий на шуршание шагов.  Я приподняла отяжелевшие веки, и тут же остатки сна скатились на землю и затерялись в мокрых листьях.

По старому саду, среди едва различимых в темноте деревьев, шла маленькая девочка. Я с трудом удержалась, что бы не  вскочить. На девочке было короткое пышное платьице. Она перебегала от дерева к дереву, что-то говорила и звонко смеялась. Я замерла и, кажется, не смогла бы пошевелить и пальцем, даже если б и захотела. Девочка подбежала совсем близко. Нити дождя словно расступались перед ней.

-        Здравствуй! – Сказала она, глядя мне прямо в глаза.

-        Здравствуй. – Эхом откликнулась я.

-        Ты спишь? – Спросила она, склонив голову набок.

-        Сплю. – Так же тихо ответила я.

-        Ну и спи… - Улыбнулась она и вприпрыжку побежала прочь.

-        Постой! – Окликнула я.

Девочка обернулась.

-        Как тебя зовут?

-        Мечта…

   Она, кажется, еще что-то сказала и помахала мне рукой, но я уже не видела ее. Слева от старой березы, маячившей в темноте призрачным пятном, отделился белый силуэт и направился ко мне. На мгновение мне стало холодно, но тут же я разглядела юную девушку в длинном белом платье. Она неторопливо и удивительно плавно, словно не касаясь земли, приближалась ко мне. У самого окна она приостановилась и спросила:

-        Ты видишь звезды в глубине сада?

Я ничего не видела кроме насквозь промокшей темноты и поэтому ответила:

-        Нет.

Девушка опустила голову.

-        Не уходи. – Попросила я, чувствуя, что вместе с ней мою душу покидает нечто близкое и жизненно необходимое. – Кто ты?

-        Любовь. – Удаляясь, откликнулась она.

А среди размытых очертаний деревьев уже появился чей-то темный силуэт, и даже дождь замолчал торжественно и немного испуганно. Из ночного безмолвия сформировалась грациозная фигура дамы в черном бархатном платье. Я, защищаясь, вскинула руки, я превратилась в маленького черного котенка, я растворилась в рваных сумерках комнаты, но Дама остановилась рядом со мной.

-        Ты боишься меня? – Спросила она.

-        Уходи… - Едва шевельнула я онемевшими губами.

-        Я не могу уйти. – Произнесла Дама и в голосе ее мне послышалась грусть. Я попыталась заглянуть ей в лицо, но под черной вуалью была столь же черная бесконечная бездна.

-        Кто ты? – Прошептала я.

Ответом мне был возникший ниоткуда и отовсюду едва различимый шелест: «Память».

   И тут порывом ветра разбудило притихший дождик, а из него вдруг возник промокший кот и плюхнулся мне на колени…

   Утром этот грациозно-наглый тип, как ни в чем не бывало, играл с моими бумагами, царапая и сминая карандашные наброски и уже почти готовые рисунки. Я хотела сейчас же прогнать мохнатого хулигана, но он на секунду замер, и посмотрел мне прямо в глаза, так, словно что-то знал обо мне…

   А под окном, среди мокрых листьев я нашла немного размытый карандашный рисунок. С него светлыми, но немного грустными глазами уставшей женщины, на меня смотрела Судьба.

 Людмила Никора