(Философские притчи)

ЗАМОРОЧЕННЫЙ ЛЕС

Лес молчал. В тоскливой, нагоняющей ужас тишине, под ногами идущего эльфа, смачно хрустели ветки. Пурпурные сапоги перекатывались с носка на каблук, но беззвучным продвижение никак не получалось. Треск, казалось, разрывал барабанные перепонки: хрум, хрум, хрум! Шаг, другой, остановка. И отовсюду вновь накатывает безмолвие.

Эльф встряхнул русыми волосами, остановился, машинально провёл правой рукой по золочёным пуговицам камзола: все ли на месте? – и глянул вниз. Ему вдруг примерещилось, что какие-то существа бесшумно скользят к его ногам. Эти маленькие, блестящие жучки стремились впиться в плоть и сосать кровь до тех пор, пока её совсем не останется. По крайней мере, эльфу так казалось.

Заострённые уши странника состригли воздух, напряглись, стали торчком, точно у рыси, и уловили движение. Что-то, действительно, приближалось. Вернее, - лавиною неслось с севера. Эльф сузил голубые льдинки глаз, всмотрелся в пустоту, пытаясь обнаружить что-то необычное за секунду до нападения, чтобы вовремя среагировать. Странный шум нарастал. Он был похож на гул рассерженного осиного роя.

И, всё-таки, они появились внезапно. И их было много. Они походили на колонию красных, почти бардовых тараканов. Однако эльф уже видел их маленькие тельца, и чувствовал, что несущаяся, неведомо куда, орда чудовищных насекомых – жаждет крови! Вокруг этих маленьких монстриков воздух тяжело колебался и фосфоресцировал кровавыми бликами. И все они, точно сговорившись, прямиком направились к пурпурным сапогам путника.

Эльф обнажил в безмолвном крике ряды идеально белых зубов, и льдинки его глаз моментально обернулись застывшими озёрами страха.

Шаг, другой… Кажется, что насекомые мчатся отовсюду, а тела их увеличиваются по мере приближения. Вот они уже размером со скорпиона. Вот – с собаку. Вот – с телёнка. Они всё время растут! Их студенистые членистые тела вызывают уже не только гадливость, но и неподдельный ужас. Ещё немного – и будет слишком поздно!

Эльф развернулся и ринулся прочь. Ломая кусты, протаранивая паутину, он мчался назад, в ту страну, из которой проник в этот замороченный лес.

Овраги, засыпанные мусором и опавшей листвой, таили в своей глубине толстые, выпирающие наружу, лапы корней, которые только и норовили, что попасться под ноги, рвануть за одежду – любым путём задержать беглеца!

Спотыкаясь и падая, обдирая в кровь локти и колени, безнадёжно испачкав бирюзовые форменные кафтан и штаны, путаясь в плаще древесного, маскировочного цвета, эльф вырвался на просёлочную дорогу. Он, учащенно дыша, развернулся, выхватил из ножен кинжал с изображением единорога на рукояти, и начертил вокруг себя магический круг.

Из леса, один за другим, выскакивали красные тараканы, размером с добрую корову каждый. Их ядовитые жала нервно вздрагивали от быстрого бега, а в глазах горело единственное желание: убивать!

Эльф, выкрикивая слова Силы, воздел к небу своё оружие. И боги ответили молнией. Фиолетовый разряд пробежал по телу незадачливого странника, и его фигура засветилась изнутри, точно превратилась в зажженную свечу. Эльф, уже сияющим кинжалом, очертил место своего пребывания вторым кругом, образуя его в воздухе, на линии груди. По магической защитной линии змейкой пробежал огонь, на глазах превращаясь в стену ревущего пламени. А эльф охнул и рухнул вниз без сознания.

СТАРЫЙ ФОНАРЬ

Красные кожаные сапоги, подбитые изнутри мехом, перекатывались с носка на каблук, чуть поскрипывая на белом, снежном покрывале февраля, и несли настороженного эльфа вглубь леса. Нырнув от жилых островерхих зданий с округлыми зарешеченными окнами во влажный сумрак слегка постанывающих от радикулита сосен, странник, кутаясь в меховой, мышиного цвета, плащ с откинутым на спину капюшоном, спешил домой.

Над головой остроухого путника ласково улыбалась Большая Медведица, указывающая лапой верную дорогу. Но, окинув взглядом величие ночного купола и, подметив, как ярко блестят звёзды, эльф лишь клацнул зубами, зябко поёжился, и весьма прагматично подумал, что теперь холодать будет с каждой минутою. Эх, зря он так засиделся!

Посередине леса, как раз над запорошенной снежною пылью развилкой проторенных дорог, висел старый ржавый фонарь. Он слегка покачивался на ветру и заливал всё вокруг мягким приглушенным светом. Большая восковая свеча, укрытая от непогоды толстым слоем слюды, плакала тёплыми слезами, подмигивала при сильных порывах воздуха, точно размышляя: не погаснуть ли ей до утра, всё едино – нет ни единого случайного прохожего. Кому дорогу освещать-то?

Эльф остановился и замер. Голубые озёра его глаз заворожено уставились на это лесное чудо. Чувственные припухлые губы тронула детская, застенчивая улыбка. Привычным жестом откинув со лба длинные соломенные волосы, путник несколько долгих мгновений следил за тем, как ветерок кружил стаи пушистых бабочек над ржавым и молчаливым стражем леса.

Но холод принялся забираться под плащ, и наваждение спало. Путник, тряхнув головою, точно отгоняя видение, улыбнулся своим мыслям, и торопливо двинулся дальше. Лапы сосен, причудливые изгибы стволов клёнов, густая поросль голых кустов – всё это в сумерках порождало чудовищные образы химер. Но ещё более фантастическое видение самого фонаря посередине леса затмевало собою все ночные кошмары. Казалось, что поскрипывание деревьев создает магический рисунок непонятной музыки ветра, а запах тающего под танцующим огнём воска – тонким ароматом вплетается в морозный воздух.

Но всё когда-нибудь кончается…

Последние чёрные деревья расступились перед эльфом, выпуская его из тёмной пасти леса. Впереди мигали и тревожно звали к себе огни большого и до боли знакомого города. И, хотя многие окна его домов были тёмными, точно ослепшими, эльф чувствовал, что здания и улицы были живыми: они вздыхали во сне, и некоторые – дышали в небо струйками белесого дыма из прокопченных труб.

Силуэты двух- и трёхэтажных строений; кособоких и раскоряченных хилых клёнов нестройными рядами стоящих вдоль дорог, были почти родными; но в то же время, в ночных сумерках, они казались единым организмом, телом ожившего чудовища, которое настороженно следило за каждым шагом припозднившегося путника. Это было физическое ощущение исходящей отовсюду угрозы. Казалось, что мир вдруг сошёл с ума, и оживший город проснулся, начал разминать затёкшие мысли, готовясь к славной охоте.

Эльф, как и все лесные жители, сразу уловил этот мускусный запах огромного зверя, но вокруг – ни кого не было. Ноздри путника нервно трепетали, пытаясь уловить источник запаха. Казалось, сам воздух был пропитан терпким ароматом тревоги.

А ноги сами выносили взбудораженного эльфа домой. Холодало. Поднимался северный ветер. Задерживаться более нигде не хотелось.

Дома мрачно улыбались мраком полукруглых арок дверей; зловеще поблёскивали желтизною пилястр, выделяющихся из стен некоторых зданий подобно клыкам; всматривались редкими огоньками зловещих, округлых окон. И всё это давило со всех сторон, да так, что начинала тяжело болеть голова.

Впереди темнел неухоженный городской парк. Не долго думая, эльф решил окунуться в родную стихию, и свернул к воротам. Больные, вездесущие клёны вкруг застывшего зеркала пруда привлекали внимание больше, нежели начинающаяся мистерия. Жизнь каменного зверя, движение города – всё это никак не хотело укладываться в голове. Такого быть не должно! "Наверное, фантазия не в меру разыгралась”. – Пытался успокоить эльф сам себя, но чутьё подсказывало, что и, в самом деле, что-то было не так.

Нырнув под каменную арку, которую поддерживали обнаженные титаны, путник, устало шаркая ногами, двинулся по утоптанной белой тропинке, среди причудливых сонных стволов деревьев. Луна то пряталась, то выглядывала из-под покрывала набежавших иссиня-фиолетовых облаков. Причудливые корявые сучья тянулись отовсюду точно пальцы, пытающиеся схватить эльфа. А в шершавой древесной коре зажглись огоньки злобных глаз. Странник на мгновение даже зажмурился, потряс головой, – и всё исчезло. Но в душе белым пожаром вспыхнуло сомнение.

И тут же ветер снежным столбом взвихрился перед лицом эльфа. И страннику почудилось в этой пороше раскосое лицо с резко выдающимися вперёд челюстями, обезьяньим носом и узким, покатым лбом. Видение усмехнулось, обнажив кривые клыки, вываливая кончик синего раздвоенного змеиного языка:

- Тебе никогда от меня не сбежать, потому что я – твоя совесть!

Эльф дёрнулся, и попытался бежать, но мир куда-то провалился: тропы исчезли, деревьев не было, а небо превратилось в чернильное пятно. Странник почувствовал, как, оступившись, он падает в сугроб, а снег набивается за воротник и в сапоги.

- Вставай, трусливый убийца! – Снова раздался сверху знакомый голос. – Пришло время платить по счетам. Я вижу: ты меня узнал. Я – справедливость!

Эльф, барахтаясь, выскочил на незнакомую дорогу, поднялся на ноги. И впился глазами в дрожащее перед ним видение. Челюсти путника сводило от холода, но он, презрительно кривя лицо, словно пощечины, выплёвывал слова:

- Без нас ты – безземельный король, бесплотный тип. И только в страхе – заключено твоё бессмертие, да, впрочем, и вся твоя жизнь! Шестнадцать лет бояться и прятаться, переезжать из города в город, в ужасе вскакивать по ночам, а то и вовсе не смыкать глаз – не слишком ли эта большая для меня цена?

- Это ты сейчас, в данный момент, такой свирепый. – Кисло усмехнулся призрак. – Но, согласись, ты все эти годы цеплялся за жизнь, так же, как и те, которых ты расстреливал в Замороченном лесу. Ты помнишь эти страницы своей бесславной биографии? А чем ты лучше тех обречённых? Ведь тебе, просто, повезло! Начнись тот мятеж лет на пять позже, и уже не предугадать: на чьей стороне ты бы оказался.

- Ты пришёл убить меня? Ну, так давай, действуй! – Закричал эльф, и с детства заученным жестом выхватил из кожаных ножен кинжал.

Обезьянья харя лишь обидно рассмеялась в ответ. И странник понял, что этот демон, хотя и явился за его душою, но жаждет изначально хорошенько повеселиться.

Бежать было некуда. До ближайших домов – метров двести, но кто даст гарантию, что кто-нибудь соизволит пустить незнакомца среди ночи. "Боже, пусть всё это окажется лишь моим кошмаром!” – В отчаянии подумал эльф, мертвой хваткой сжимая рукоять кинжала.

Призрак вдруг обернулся фиолетовым туманом, который, извиваясь, точно гигантский питон, прыгнул вверх, и тут же обрушился всеми своими кольцами на несчастного путника. Стало нечем дышать. Воздух мгновенно превратился в слизистую жижу. Парк оказался где-то рядом, за плотной пеленой дрожащего миража. Эльф чувствовал, видел, что реальный мир не исчез. Но то, что его убьют среди деревьев, в двух шагах от дома, - вовсе не приносило ни радости, ни облегчения. Мысли спутались. Казалось, что всё это – лишь сон. Нужно только проснуться. И не шёл эльф никуда, а просто уснул в своей кровати на улице Седьмого Бога.

Но проснуться, не смотря на все старания, никак не удавалось. И тут путник вдруг осознал, понял, что все происходящее – реальность, от которой уже не уйти. И, превозмогая навалившуюся сонливость и странную, вязкую апатию, эльф изо всех сил ударил клинком вперёд, рассекая воздух.

Сознание бродяги погасло, но он всё еще продолжал тупо наносить удары по телу тумана. А парк гулко хохотал над слепым отчаянием пленника.

Эльф ещё дышал, когда перед его глазами возник образ качающегося ржавого фонаря, стоявшего на страже волшебного леса, и губы сами зашептали древнюю молитву. Слова взметнулись вверх стаею птиц, и туман вдруг ослабил хватку, отпустил странника, позволил ему упасть в снег и прийти в себя.

Верхнеэльфийская молитва всё ещё слетала с губ путника, когда он вновь различил пред собою фиолетовое чудовище. Оно скалило клыки, щурило кровавые раскосые глаза, источало зловоние и ненависть.

- Мы ещё встретимся! – Пообещал призрак и исчез.

Эльф тяжело поднялся на ноги. Его колотило. И разом вернулись все обычные чувства. И первое из них – голод.

Дальше странник брёл как в бреду, не прекращая бубнить под нос себе молитвы. И только дома, закрыв дверь на железный засов, эльф рухнул на пол, не раздеваясь. И тут же, до утра, забылся тревожным сном.

В окна заглядывала испуганная ущербная луна, точно желавшая убедиться, что с её любимчиком ничего страшного не стряслось. Эльф метался во сне. И в лунном луче его соломенные волосы казались серебряными, а бледные тонкие пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, точно невидимая миру битва всё ещё продолжалась.

ВЫБОР

На фоне окна, распахнутого в летнюю ночь, отчетливо виднелся силуэт охранника, обхватившего руками ноги, и уютно устроившего свой узкий подбородок на коленях. Этот эльф не был похож на своих верзил-сослуживцев, более смахивающих на троллей. Худощавый, маленький, точно и не эльф вовсе, он кутался в темно-зелёный плащ. А бардовых остроносых сапогах его прилип кленовый листок, выдавая своего хозяина, мол, виновен в ночных прогулках по городу. И, хотя на поясе воинственно поблёскивала рукоять боевого кинжала, а на ладони алел свежий шрам, но весь облик задумавшегося стража напоминал скорее последнего романтика, нежели хладнокровного воина, чья рука всегда тверда, а эмоции – умерли в казарме.

Эльф втягивал в себя влажный предрассветный воздух, и мысленно благодарил судьбу за очередной новый день. И, хотя в сумерках уже можно было различить мешки под глазами охранника, мертвенную бледность измождённого лица, которые кричали о хроническом недосыпании, всё же страж в эти утренние часы чувствовал себя счастливым.

Неподалёку, на фоне островерхих двухэтажных готических особнячков, обильно украшенных шпилями с застывшими на них флюгерами и, безвольно опавшими сейчас на свои древки, выцветшими штандартами; там, куда лениво глядел эльф, - высилось мрачное здание, щурившееся узкими вертикальными щелями окон-бойниц. А на крыше этой круглой цитадели, среди высоких защитных зубцов, разгуливали квадратные бородатые мужики, привычно тягающие на плечах бесполезные здесь алебарды. Эта монолитная, вытесанная из цельной глыбы чёрного агата башня была сердцем города, – здесь восседал Военный Совет; находился арсенал, забитый оружием; разбегались в безопасные места тоннели подземных переходов. И эта махина была символом, олицетворяющим собою истинную магическую власть мятежного графа Тэйгрэ.

А эльф всё смотрел, как у подножия башни робко зажигалась заря, слегка подрумянившая легкомысленные барашки облаков. И в лучах проснувшегося, но пока ещё не видимого солнца, белые нити каменных прожилок казались дрожащею паутинкою, накинутой на чёрную глыбу цитадели. Агат светился изнутри колдовским сиянием, пугал своим жутким величием, но, всё-таки, притягивал, завораживал, манил, пробуждая тёмные зовы души и грустные воспоминания…

Это тоже стряслось на рассвете. Но тучи тогда заволокли всё небо, сделав его грязным, насупившимся и неприветливым. Тонкие нити дождя казались тогда стальными струнами гигантского инструмента, которого касались пальцы мировой души. Водяная пыль дрожала на резных листьях клёнов, застревала между иглами ощетинившихся сосен и елей, ползла прозрачными слезами по стволам берёзок, и падала в густые заросли папоротника и малины. Под ногами – алели россыпи землянки, будто кто-то просыпал бусы зари! Но смотреть вниз было нельзя.

Впереди – раздражающим видением маячили старческие лица с ввалившимися, горящими ненавистью глазами. Эльф отчетливо видел, как посиневшие губы шепчут неслышимые проклятия, как иссохшие, скрюченные артритом, пальцы рук безнадёжно пытались сжаться в кулаки. В этой толпе мелькали изможденные, осунувшиеся женские лица, и испуганные детские глаза молили о пощаде.

Их разделял полёт стрелы.

Рослый капитан гаркнул команду. Эльф не разобрал слов, но машинально повторил за всеми отработанные месяц назад движения: вскинул лук и натянул тугую тетиву с наложенной на неё пернатой стрелой.

Обжигающий душу стыд рванулся из сознания адским пламенем, и поглотил волю растерявшегося эльфа. Юный стрелок ещё не знал всех прелестей войны, и устав ещё пока был для него настольною книгой. Это был тридцать шестой день службы, и вера в доблесть, честь и благородство грела детское сердце. Эльф до сих пор не видел истинного лика войны, всю её грязь, лживость. И теперь, целясь в одного из стариков, шевелящего кустистыми бровями и с топорщащейся во все стороны седой лопатой бороды, эльф чувствовал, как предательские слёзы застилают глаза. Эти люди были врагами, как было объявлено, - могущественными колдунами. И, всё-таки, стрелять в безоружных казалось отвратительно, подло и гнусно…

Однако, приказы не обсуждаются.

В затылке стрелка принялись методично ухать кувалды. Боль разрасталась с каждой секундою. И вдруг мир в глазах померк, а ладони стали потными.

Новая гортанная команда вспорола тьму сознания вспышкой кровавой молнии. Эльф дёрнулся, рука его дрогнула, и стрела сама соскользнула вперёд, устремляясь прямо в цель…

Крики умирающих встряхнули эльфа, возвращая его в реальный мир. Боль всё ещё пульсировала в висках и затылке, но тьма уже рассосалась, и юный боец видел лица бьющихся в агонии. На мгновение ему даже почудилось, что это не бунтовщики сейчас корчились в лужах крови, а мучилась его, эльфийская, совесть. Стрелок заворожёно, словно в зеркало, глядел в открытые стекленеющие карие глаза, в которых навеки застыли ненависть и отчаяние. И почему-то совсем не казалось странным, что он видит всё это на расстоянии десяти шагов.

Миры живых и мёртвых разделил полёт стрелы.

Над опушкой, над лесом, над оврагом, в котором умирали люди, шёл мелкий, словно процеженный через ситечко, дождь. Казалось, что плачут боги.

Железная дверь, сотрясаемая ударами, гулко заухала в пустых коридорах, словно там, в глубине здания, проснулось чудище, решившее выползти из своих подземелий на свет божий.

Эльф бросил на улицу настороженный взгляд, стараясь при этом держаться как можно дальше от разбитого окна. Заметил плащ начальника караула, и радостно кинулся вниз, на первый этаж, к входным дверям.

Мрачный широкоплечий капитан с бульдожьей физиономией несколько секунд оценивающе разглядывал рану эльфа.

- Всё в полном порядке! – Бодро отчеканил страж, перехвативший взгляд начальника. – Во вверенном мне объекте происшествий нет. Лишь на втором этаже порывом ветра разбило окно.

Из-за массивной спины вынырнуло молоденькое веснушчатое лицо. Это был сменщик. Он впервые в своей жизни заступал на дежурство и сильно волновался, что было сильно заметно.

- Пост сдал! – Улыбнулся юнцу эльф.

- Пост принял! – Эхом отозвался солдат…

А потом, вместе с начальником караула, чеканя шаг, эльф долго топал по просыпающимся тесным улочкам и молчал. Когда же впереди замаячили тёмные очертания казармы, капитан вдруг резко притормозил, развернулся и влепил эльфу хорошую затрещину. Страж поднял на начальника изумлённые глаза.

- Запомни, сынок: ты давал присягу родине, а не узурпатору! Придёт время и законный правитель займёт своё место. А пока нужно смириться и ждать. – Пояснил пощечину капитан и вздохнул. – И нельзя думать так громко, так по-юношески глупо. Все наши мысли прослушиваются, но среди монотонного гула, доносящегося из тысяч хрустальных шаров, что в Башне Волшбы, именно твои тирады похожи на пронзительный крик – он заглушает и перекрывает собой похотливые и алчные мечты твоих сослуживцев. Считай, что на тебя уже открыта охота. Тэйгрэ пока ещё не вычислил тебя, но ты стал для него смутьяном номер один.

Кто бы мог подумать, что в коренастой фигуре истинного солдафона металась ранимая душа, разрываемая на части обычными страстями! Эльф никак не ожидал отсюда помощи. Он даже удивился:

- А сами-то вы не боитесь говорить такое? Ведь это же пособничество инакомыслию!

Капитан глухо рассмеялся:

- Эх, молодо – зелено! Ты просто не знаешь, но они интересуются лишь нашими мыслями и снами. Им незачем следить за всеми разговорами в графстве. К чему? Вот, к примеру, о твоем существовании они уже знают. Накал твоих мыслей выдал им и полное твоё дилетантство. Вот только почему им не удалось сразу убить тебя тем стеклом – не ясно. Возможно, ты оказался им не по зубам. Но стоит тебе сейчас обратиться в лазарет – и ты обнаружен! Затаись. Залечи рану сам. Сегодня я даю увольнительную на три дня пятнадцати солдатам. И ты, считай, что в их числе. А больше – ничем помочь не могу. Обратись к знахарке, к богу, к чёрту, но чтоб через три дня – никаких шрамов на руке! Или уж совсем не возвращайся…

Эльф рассеянно глянул на кучу золы, в которой деловито рылся рыжий петух, и вдруг осознал, что в одном капитан прав: в этом безумном мире никому больше нет веры. Побеждает только сильнейший и умнейший. Меч и магия ещё веками будут держать миры в духовных кандалах, обрекая каждого из живущих на мучительный, но необходимый выбор: погибнуть или покориться…