Дом был двухэтажным, страшным, но жилым. Он оказался зажатым среди высоток и походил на пьяного нищего, умостившегося на тротуаре просить милостыню, да так и уснувшего в этой позе.
Три подъездных двери сиротливо поскрипывали на ржавых петлях, они жалобно стонали на ветру. От стен отваливались куски замазки вместе с кирпичами, да так и лежали на земле, видимо, уже не первый год. Ядовито-оранжевый цвет дома, с поздними зелеными заплаточными мазками по всей его длине, производил впечатление даже не жалостливое, а дикое. Возможно, так и должен выглядеть дом, сошедший с ума.
И, хотя изнутри здания тянуло затхлостью, помоями и мочой кошек, там кто-то жил. Окна его даже днем постоянно вспыхивали разноцветными огнями и гасли, точно глаза, пораженные катарактой. Все они, эти зарешеченные провалы в стенах, прикидывающиеся окнами, были наглухо задернуты выцветшими шторами или просто заклеены газетами, на которых явственно читались советские лозунги и призывы к битве за урожай.
Не удивительно, что еще одна вспышка зеленого цвета за таким вот окном не привлекла ничьего внимания...
Я перечитал написанное только что с экрана ноутбука, откинулся на спинку стула и покрутил головой. Но боль не унималась. Она нарастала лавинообразно. Она явилась утром, вместе с солнцем, и пронзила мне навылет шею и затылок, словно я отлежал свои несчастные мозги.
Да, именно такое ощущение и было. Бывает, отсидишь ногу - и ее потом сводит, тянет, покалывает до тех пор, пока кровоток не разгонит это неприятное ощущение. А с головой сегодня было совсем плохо. Боль не уходила.
Я мог лишь забыть о ее существовании, когда увлекался тем, что кропал прямо сейчас. Эта временная передышка нужна была мне как глоток чистого воздуха в нашем городе, укутанном красным смогом. Одно плохо: рассказ опять получался мрачным, тоскливым, словно сюжет его мне нашептывала эта самая головная боль.
Вода всколыхнулась и над пенной шапкой показалась довольная голова.
Григорий Распутин, а это был именно он - великий обманщик, мистификатор, шарлатан и чародей, сумевший пройти Воротами Мертвых, только что появился в ванной в полузаброшенном доме Екатеринбурга. И он улыбался.
Да, он был растрепан, на губах его застыла блудливая улыбка мартовского кота, борода его была всклокочена, и волосы свисали сальными прядями, но он был счастлив.
На табуретку, где валялась одежда Распутина, прыгнул толстый жирный кот, и настойчиво замяукал.
- Граф, да какого рожна ты за мной увязался? - Разозлился Гришка, и повернулся к зверьку.
Кот зашипел и прижал уши. Шерсть его мгновенно наэлектризовалась и стала дыбом. И было отчего: в дверях появился черный силуэт. Это был огромный туманный волк. Зверь скалился и сонно таращился на Григория.
- Я уже принес жертву! - Торопливо залепетал Распутин, вскакивая на ноги, и прикрывая рукой пах. - Пощади меня!
Туманный волчий силуэт колыхнулся.
Кот заскулил еще сильнее и забился под ванную.
- Я сам его убью, прямо сейчас! - Григорий нервно выскочил из воды и схватил полотенце. - Дай мне шанс, никто тебя не потревожит. Я вернусь! Клянусь, я сам приду к тебе!
Сонные глаза монстра уставились на Распутина с выражением крайнего недовольства.
- Смотри, Гришка, не заиграйся, как в прошлый раз! Как только ты решишь, что имеешь право менять судьбы людей - я заберу тебя! - Это сказал не зверь, это выдохнули сами стены дома, и смрад распространился по всей квартире. - Этот мир не должен потерять равновесие. Я не хочу просыпаться, я не хочу видеть культы слабых богов. Я не должен услышать, что безвольные цари, не сумевшие удержать власть, становятся святыми. Разбуди меня, когда боги ослабнут в своей распре. Не выполнишь, - пощады не жди!
- Я все сделаю, Владыко! - Распутина била крупная дрожь, он уронил полотенце и не знал, за что схватиться, чем отстрочить неминуемую гибель.
- Лжешь. - Теперь звук шел не отовсюду, а это усмехнулся именно призрачный волк. - Что ж, значит, пока все под контролем.
Раздался приглушенный взрыв, и Распутина отшвырнуло, шарахнуло о зеленый кафель стены. Григорий с шумом плюхнулся обратно в ванну, разбрызгивая пену и воду.
- Спасибо, Владыко! - Крикнул Распутин, облизывая прокушенную при падении губу.
- Я оставляю помощников. Твоих старых знакомых. Чтобы тебе не было так скучно. - Это последнее, что сказал древний бог.
Гришка вылез из ванной, растерся, укутался полотенцем и шагнул в зал.
По квартире уже разгуливали странные существа. Этим карликам явно нравилась свобода. Их было пятеро. Это были гомункулы из Лихтенштейна: маленькие, ростом с пятилетнего ребенка. Глаза их светились не интеллектом, а дьявольской ненавистью, не болью, а жаждою крови. Эти маленькие бесята с жидкими волосами на головах, хихикали и швырялись подушками. Пока это выглядело вполне безобидно. Одеты они были вполне современно: в джинсы, куртки и кроссовки. Сошли бы за первоклашек или выпускников подготовительной группы детского сада.
Увидев Распутина, злобные гномики поклонились, и хором пропищали:
- Здравствуй, Зотов!
Распутин промолчал.
- Ребята, мы обознались. Он не Зотов. - Пискнул один из гомункулов. - Он К-к-кротов!
Гномы противно засмеялись.
- Великий мессия прибыл в Ё-бург! Второе пришествие началось!
- Прекратите скалиться! - Прорычал Гришка.
- А то что? - Спросил один из гомункулов. - Ты уже один раз пытался от нас улизнуть. Видишь ли, наивный ты наш, одного желания исправиться - мало. Как ты там самодержцев величал? Батюшка и матушка? Думаешь, никто не догадался о твоей игре. Не помогла тебе твоя показуха. Величайший подвиг самого крутого пионера-героя - предательство родного батюшки. Вот тебе и ответ победителей.
- Цепные псы. - Презрительно крикнул Распутин, нервно подергивая левым глазом. - Вы еще смеете поучать меня, узника?!
- Поглядите-ка, страдалец! - Один из гномов схватился за живот. - Бонапарт Наполеон в изгнании. Ой, держите меня.
- Ага. - Поддакнул другой карлик. - Гордый Байрон, мятежный лорд.
- Нет, ребята. Это же Оливер Кромвель! Убийца королей. Чу! Слышите, как он раскачивается над городскими воротами! А смердит-то как!
- «Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет»!
Эти гомункулы явно появились из магического круга, начерченного посреди полупустого зала.
Гришка тоскливо посмотрел на пламя черных свеч. Не помогла ему магия, не защитила. Нашли его и здесь.
Этих гомункулов Гришка когда-то создал сам, а теперь они стали его вечными конвоирами. Романовы всю жизнь были под охраной - сначала почетной, потом - тюремной. И Распутин тоже всегда был под надзором.
Все повторялось в жизни Григория. Все до мельчайших подробностей! За ним снова приглядывал один из тех богов, которого Распутин боялся, именем которого он творил чудеса.
Кто сказал, что Бог - один? Чушь! Григорий собственными глазами видел целые сонмы демонов и богов! Яхве всегда боялся соперничества, потому что он слаб, да и не Демиург он вовсе. Это Распутин знал еще до того, как пришел к Романовым. Он это понял, когда народ уже прозвал его Кыштымским зверем.
Но чернь не понимала, что именно из тел убитых Гришка и создал впоследствии бессмертных гомункулов.
- Давай уже, облачайся. Нечего тут мослами трясти. - Пропищал один из гномов.
- Вот именно! Нас ждут великие дела!
- Мы тут пошалили немного. Скучно, знаешь ли, болтаться по времени, точно гов… гривна в проруби. По пути мы видели владельца атаме. Пьяный мальчик. Собственной тени боится. А ножичком размахивает налево и направо.
- Да, это великий воин. Просто Иван Калита какой-то. Он даже ножичком кого-то успел поранить. Не сегодня, правда, но мы впечатлились.
- Заткнетесь вы когда-нибудь? - Закричал Распутин.
- Если мы замолчим, заговорят пушки.
- Пушки - ерунда, а вот если заговорит Пушкин. Бронзовый. Тот, который стоит в Литературном квартале, вот тогда всем мало не покажется!
- Все, решено. Если мы замолчим, то уступим место белой горячке. Нельзя человеку одному, никак нельзя без живого-то общения. Так и зачахнуть можно над златом.
- Вашу мать! - Завопил Распутин и швырнул сапогом в одного из гомункулов.
Карлик отлетел в сторону, стукнулся затылком и сказал:
- Ни хрена себе. Мы, можно сказать, его от происков врагов оберегаем, от всяких тамплиеров и масонов, от коммунистов и колдунов России, а он в нас сапогами кидается. Дожили.
- Да, он нас из грязи сделал, демиург хренов, а теперь чего-то не любит, потопом грозит, Армагеддоном стращает. Вот они, боги, все такие - эгоисты и моральные уроды. Сначала свободу совести и слова дают, а потом отнимают вообще все!
- Ох, побить бы его, неудачника!
- Да, поколотить бы, но нельзя. Грех это - на творца руку поднимать.
- Угу, он ведь трус и ябеда. Скажет потом, что мы не соблюдали международных соглашений, что нас нужно лишить статуса миротворческих сил.
- Хватит!!! - Распутин рывком поднял стол над головой.
Гомункулы смолкли и попятились.
- По существу. - Угрожающе прорычал Гришка, ставя стол на место, но не отрывая рук от столешницы.
- Да мы уже все сказали. - Пожал плечами один из карликов. Пока сюда летели, поиграли с владельцем атаме. Он был пьян. Стоял у памятника Пушкину. С ним девка была. Мутная какая-то, непонятная. Их Хранитель пригрел, в свои подземелья увел, типа погреться. Он, мерзавец, Хранитель, едрен-батон, нас и прогнал. А было так весело клонироваться в этой дурной мальчишеской голове! Ты уж этому Королеву покажи, где Кузькина мать. А то нам так за тебя и за державу обидно, что и не пересказать!
- Собственно, нам спешить нужно, пока кровь еще не пролили. А то ведь стражи на месте нет.
Из ванной вышел черный кот. Увидев карликов, он злобно зашипел.
- О, какая киска!
- Да это не кошка! И не мышка! Это - кот! Черный кот! Понятно вам?
- А можно его погладить?
- А он кастрированный?
- Нужно сделать ему еще и обрезание, а то непорядок получается. - И гномы кинулись к «персу».
Кот дико заорал, помчался по кругу, сиганул на штору и вскарабкался на гардину, откуда сверкал вниз гневным взором. Хвост его распушился, да и сам он стал будто толще.
- Ничего, мы терпеливые, жрать захочет, сам слезет.
- Да! А мы тут пока костерок разведем. Кошатину, говорят, лучше прожаренной есть, а то от сырого мяса может случиться цирроз печени и кариес желчно-половых желез.
- А я слышал, что если шерсть попадает в рот, то происходит закупорка извилин головного мозга. И - все! Крындец. Приходится потом всю жизнь спинным мозгом думать.
Распутин тем временем оделся.
- Граф, прыгай на плечо. - Сказал Гришка, обращаясь к коту. - Ничего они тебе не сделают.
- Нет, не сделаем. Не сможем уже мы как в прошлый раз. Видишь, у нас нет с собой бритвы. Мы уже больше не котобреи. Теперь мы - поводыри. Это наша почетная обязанность и священный долг на ближайшие э-э-э три столетия. Но мы еще успеем, как следует повеселиться.
- Вот именно. - Буркнул Распутин. - Вперед, пока не слишком поздно.
- Наш пароход, вперед плыви!
В парке Скорби - остановка.
Иного нет у нас пути.
В руках у нас - иконка! - Запел один из карликов.
- За Гапона сметем препоны!
- Господи, они молчат когда-нибудь? - Простонал Распутин.
- Только когда спим зубами к стенке.
- А если на другом боку - то разговариваем.
- И даже песни во сне поем, р-р-революционные!
Кот прыгнул Гришке на подставленную руку, забрался на плечо и шипел оттуда на карликов.
И вся эта кавалькада шагнула в ночь.
Город не спал. Он светился огнями. Во все стороны по «Малышева» шли подозрительно покачивающиеся группы людей. Распутин казался учителем, окруженным детьми. Он смахивал на предводителя запоздавшей, прибывшей с поезда экскурсии.
- Как все изменилось. Главное - воздух. Был уральский, чистый, стал промышленный. У нас в аду не так смердит. - Начали бурчать карлики.
- Точно: бери-ка нашего пророка за шиворот, и - ну его из отечества!
Мимо прошли двое полицейских. Они покосились на Распутина и гомункулов.
- Добрый вечер. А мы только что прибыли с нашим учителем истории из Тобольска. Поездка по памятным местам. - Тут же отрекомендовался один из гомункулов.
- Да, мы немного заблудились, но нам уже подсказали правильный путь. - Завелся второй.
- Точно. Мы идем в гостиницу. А там нам покажут мультики.
- Вини-пух - отстой! Даешь - Гарри Поттера!
- Не надо Поттера. Он не наш чувак. Забугорный. Нам бы чего-нибудь патриотического, про царя-батюшку.
Распутин усмехнулся милиционерам в лицо и пожал плечами: мол, дети, что с них взять.
- Вы, все-таки, поосторожнее. - Посоветовал один из патрульных. - Может, проводить? Или в автобус посадить?
- Этим сорвиголовам нужно больше двигаться, а то их потом в кровать не загонишь. - Покачал головой Распутин. - А за предложение - спасибо.
- В кровать - это мы запросто. Только вот незадача: маленькие мы еще. Ничего у нас не получается. Пробовали уже. Девки над нами только смеются.
Патрульные покраснели, крякнули, отдали честь, и удалились.
- Идите, идите. Нам нужен покой. - Злобно прошипел один из карликов.
- Точно. Мессир творит чудеса, только сосредоточившись, и вымывшись. Пот, он ведь всю магию, к чертям, губит.
- Григорий, Победоносец ты наш, можно мы тебя мессиром будем звать? Чем мы не свита? А граф за Бегемота сойдет.
- Почему за бегемота? - Удивился Распутин.
- Не разбирается мессир в политической обстановке. Булгакова он не читал.
- Да он, вообще, читать не умеет. Ему нужно журнал выписать «Веселые картинки».
- Точно. Порнографический. А его самого - на обложку.
- Уймитесь, бесы!
- Бесы, это дьяволята без стыда и совести. Они без положительных черт в характере, потому и бесы. А мы - в полном расцвете сил, в меру упитанные, образованные. И все при нас.
- Как он смеет сомневаться в нашей порядочности? Он, наш творец и, можно сказать основоположник.
- Истинный ариец!
- Верный ленинец!
- Честь и слава Грише, повергнувшего на землю змия и аспида, грозно дымом пыхающего.
- Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
- Женить его на Аллилуевой - и делу конец!
- Кто нас слышит - молодец.
- А имеющий уши, да закроет их.
Кот отвернулся. Похоже, ему было стыдно ехать на плече в этой шумной компании.
Рядом со свитой Распутина вдруг притормозила «БМВ», из окна высунулась белокурая девица:
- Не поздно ли детям гулять по улицам бандитского города?
- Хороший вопрос. - Загомонили гомункулы. - Дети, где здесь дети? Немедленно отправить их спать!
- Мессир, а машина нам может пригодиться.
- И девушку мы используем.
- Попробуйте! - Захохотала девица, и зрачки ее стали вертикальными.
- Виноваты, не признали. - Хором сказали карлики и вмиг замолчали.
- Садитесь, пионеры! И ты, полезай, старый греховодник. Что бы вы без Астарты делали?
- Сегодня ты Астарта, завтра - Венера, а на третьи сутки - Маргарита Вильгельмовна. - Проворчал один из гомункулов. - Мы уж лучше будем звать тебя по старинке: Госпожа.
Остальные кивнули головами и молча полезли в машину.
- Боятся, значит - обожают. - Усмехнулась девушка, и, уже обращаясь к Гришке с котом, добавила. - Сам-то как? Мозги не жмут? Долго план своего побега вынашивал? А ты пилочкой для ногтей инфернальные решетки пилить не пробовал?
- Спасибо, Госпожа, у меня череп просторный, есть, где моему махонькому мозжечку разгуляться. - Отшутился Распутин. - Все сели?
- Типа того. - Проворчал один из гомункулов.
- Какой русский не любит быстрой езды?- Усмехнулась девушка.
- Мы!!! - В голос завопили карлики.
Машина резко сорвалась с места.
Боль снова пронзила затылок, да так, что пальцы прошлись по клавиатуре, набрав какую-то абракадабру. Я дернулся, встал, дошел до кухни, проглотил горсть таблеток.
Теперь меня бросило еще и в жар. Боль не отпустила, но я ощутил еще и накатившую волну духоты. Наверное, будет, дождь.
Взяв ключи и телефон, я вышел из дома и плюхнулся на ближайшую скамеечку. Пусть боль уйдет и не возвращается! Пусть уйдет. Я не могу так больше!
Господи, я просто не выдерживаю! Я пытался полюбить эту боль, честно, но не смог! И не смогу. Бог, если ты есть, помоги мне, дай отсрочку, я должен выдержать этот кошмар, чтобы успеть дописать хотя бы этот рассказ. Просто дописать, без всяких "потом".
Эта боль всегда застает меня врасплох, но она обычно тлеет во мне. Она всегда приходит до того, как в моей голове рождается сюжет или образ героя, но чаще всего - просто мелодия.
А сегодня - это что-то из ряда вон выходящее. Я ненавижу эту боль, я ее боюсь, но именно она приносит вдохновение, и когда она уходит, у меня остаются рассказы. И не плохие, только мрачные.
И рассказы эти - они мои, личные. Вымученные, да, в прямом смысле этого слова, но - их написала не боль, а именно я.
Ну, мне хочется в это верить.
Я уже придумал мальчика с артефактом. Сейчас они встретятся с Распутиным и тут все начнется! Эх, только бы выдержать, лишь бы не сломаться где-нибудь посередине сюжета, и не отречься от этого адского творчества!
Я встал со скамеечки и бесцельно побрел по улице, выруливая на проспект.
Смеркалось. На небе проступили первые бледные звезды. Но вечерней прохлады все еще не было.
Мимо меня промчалась "БМВ". Из нее высунулись детские мордашки, визжащие от страха и возбуждения. Их нельзя было не узнать. Это были гомункулы, те самые, которых я только что выдумал. И они неслись на встречу со студентом, который обнаружил атаме, чтобы...
Бог мой, я еще даже не придумал, что у них там случится, а все уже стало реальностью!
Боль, наконец-то, отпустила.
| 
