Врубель рисовал голову дьявола сорок раз, и ни одним из этих эскизов не был доволен. Я думаю, что в каждом наброске он отражал лишь одну сторону демонического начала, а хотел живописать их все. Думаю, он хотел обхватить необъятное, и через изображение мимики дьявола он пытался постичь не просто дуализм человека, но ту его суть, которая цементирует личность собранием грехов и достоинств в единый нерасторжимый громокипящий кубок.

Сорок — число мистическое. После смерти отмечают именно три дня, девять, сорок и годовщину. И почему-то именно в сорок лет, в полдень жизни, многие мужчины гибнут. Не избежал этой участи и мой отец. Свой сорок первый день рождения он так и не увидел. С тех пор я боюсь этой проклятой цифры.

Второй месяц я сижу над своей сороковой картиной. Но мучает она меня именно в последние дни. Что-то в ней пугает меня.

Возможно, я просто понимаю, что холста мне больше не купить. И краски на исходе. Но, если я ничего не продам, то в следующем месяце мне просто будет нечем заплатить за этот клоповник, в котором я живу.

Последнюю картину я продал три месяца назад. И тогда я смог заплатить за эту халупу аж за четыре месяца вперед, а это весьма внушительная для меня сумма. Тогда же я благоразумно закупил несколько мешков лапши быстрого приготовления, сахару, кофе.

Все эти месяцы мое меню было однообразно до безобразия: лапша с хлебом с отрубями, потому что он дешевле, майонез вместо масла, кофе или чай, но непременно с сахаром. А когда совсем муторно становилось на душе — я ходил за пивом, чтобы мысли рассеивались, оставляя место чистому творчеству.

Конечно, такого безумного ритма существования, выживания, а не жизни не выдержит ни одна женщина. Это просто стало последней каплей, поводом к разрыву, таящему корни более глубокие и весомые. Тем не менее, за последние дни, когда Светы со мной нет, ничего в моей жизни не изменилось. Лишь приступы тоски стали сильнее брать меня в свои клещи.

Но хандрить и пить мне нельзя. Вот что я еще могу делать? Ничего. Более того, тяга к искусству сильнее меня. Я одержим творчеством. Я понимаю, что внутри меня сидит мелкий бес тщеславия и шепчет: «Рисуй, рисуй, рисуй. Придут люди и оценят тебя, и дадут тебе все, что ты хочешь. Только рисуй! Не останавливайся, не оглядывайся, упрямо иди вперед. Не бывает бессмысленных дорог».

Впрочем, я давно не верю своему внутреннему голосу. Я помню, что даймон Платона по звучанию очень похож на демона средневековья. Да, я боюсь своей сороковой картины. Я подозреваю, что с нее может сойти тот, кто заставляет меня рисовать. Боюсь, что это не муза. А если и муза, то настоящий суккуб.

Я хочу защититься от неизбежного влияния этой своей незаконченной картины, я пытаюсь спрятаться от нее в коконе своей души, но я уже не верю, что из гусеницы моего тела может вылупиться бабочка элитного художника.

А еще мне постоянно кажется, что я словно дошел до забора, который отгораживает нашу реальность от иных миров, и картина моя — это попытка заглянуть через щелку: что там, в иной реальности? Действительно ли Навь так страшна, как картины Босха? Увижу ли я Вия, или он первым заметит меня?

По утрам, когда я выхожу из подъезда своего двухэтажного барака, под ногами вечно противно скрипят использованные шприцы. Мои походы в магазин за хлебом напоминают военные набеги. Я стараюсь передвигаться незаметно, выбирая тенистые места и безлюдные переулки. Мне просто стыдно идти по городу. Туфли мои могут развалиться в любой момент. В их подошвах — сквозные дыры. И это ничего, только в дождливую погоду так мерзко хлюпать в них по асфальту! Свитер мой висит на мне как на вешалке, он потерял свой природный зеленый цвет и превратился во что-то болотистое.

Нет, я не превратился в бомжа. На мне все изношенное, но чистое. Это важно. Это — элемент самоуважения. Просто мне не на что купить что-то другое. Зря я сюда приехал. Впрочем, возвращаться мне тоже некуда. У меня нет другого жилья. Никакого. У меня нет даже прописки в паспорте. А чинуши мне кричат, что в нашей стране этого быть не может.

Без прописки шансы устроиться на работу равны нулю. И все же мне удавалось халтурить то грузчиком, то подсобным рабочим. Но теперь у меня нет и этого.

Жизнь отобрала у меня все. В прямом смысле этого слова.

Когда мы расстались со Светой, она в тот же день попала под машину. Если бы только она тогда не ушла, она была бы живой. Почему она не могла порвать со мной дня на два позже или раньше? Ну почему?

Теперь дома меня ждет только мольберт и зарешеченное окно, которое вечно напоминает мне, что я в плену человеческих отношений, что я узник, несущий социальные цепи, которые однажды могут сломить мой дух. Я здесь, в этом городе, чужой всем. Только картины и греют мое сердце. Возможно, я просто болен. Но я не хочу, чтобы кто-то вторгался в мой темный мир и вытаскивал меня к приторному свету.

Света меня бросила до того, как я понял, что под моей кистью, наконец-то, рождается шедевр. Она не дождалась всего-то три дня! Три дня терпения — и мы бы могли быть вместе.

Я знаю точно, что эта картина окупит все, через что нам пришлось пройти вдвоем со Светой. Картина почти готова. Она уже сейчас, незавершенная, стоит целую человеческую жизнь. И она, действительно, бесценна. Почему же Света погибла?! Неужели она не могла подождать несколько дней? Просто их прожить. Уже не важно, помирились бы мы или нет, главное: Света была бы!

Моя рука дрогнула, но я успел увести ее в сторону, и неверного мазка не получилось. Что-то я совсем раскис. Я промыл кисть и отложил ее.

Наверное, я просто устал. Ведь нельзя все время идти к цели, точно торпеда, ведь я просто человек. Пусть не самый лучший, пусть запутавшийся и отчаявшийся, но — человек!

За окном уже рассвело. Я опять не заметил, как прошла ночь. Сколько я уже не спал? Трое суток? Или, все-таки, уже четверо? Для меня все слилось в один какой-то бесконечный день.

Я умылся над ведром, потому что не хотелось идти в этот гребаный туалет, где и раковины и душевая, и ванная и унитазы — все в одном месте. И все ржавое, кишащее тараканами. Лучше справить нужду под деревом, чем в этой клоаке. Но все терпят. Все живут. Один я никак не вписываюсь в общую систему.

Я включил старый электрический чайник «Витек» и сел ждать. Дело в том, что «Витек» не отключается больше при кипении, а если он расплавится, то это будет уже трагедия, потому что покупка любого миниатюрного нагревателя сильно ударит по моему скромному бюджету.

Дождался. Залил «Нескафе» кипятком и вдохнул пары кофе. Да, это единственная роскошь, которую я все еще могу себе позволить и то, потому, что закупил в свое время три внушительные пачки на рынке.

Мысли опять вернулись к Свете.

Иногда я думаю, что лучше бы меня сбила та проклятая машина. Это у меня не осталось родни после взрыва нашего дома. Это я остался на улице, а не она. У нее были мама и папа, и сестра. Она могла просто вернуться домой, найти другого парня, не такого ушибленного живописью, как я, и жить!

Почему мир устроен так несправедливо? И кто бог на самом деле, если он все это допускает? Может быть, Врубель понял, что голова Дьявола, на самом деле, — истинный лик нашего демиурга? Что я буду делать, если окажется, что все прощающего доброго бога просто не существует? Ведь тогда получится, что я всю жизнь служил демону гордыни, не удержал, а, значит, сам положил на его алтарь Свету… И кто я буду тогда? А кто сейчас?

И вдруг, среди благословенной тишины раннего утра раздался стук. Я подпрыгнул и пролил обжигающий кофе на джинсы.

— Напугала, зараза! — Это я нервно крикнул стрижу, барабанившему в стекло. Птица не улетала. — Иди отсюда!

Стриж шарахнулся прочь от моего взмаха, словно, я, и в правду, мог достать его там, на улице. Но через минуту настырная птица снова ударилась в стекло.

Странно все это. Ну да, бывает, голуби выпрашивают крошки зимой, но ведь не стрижи и не летом!

Птица, рвущаяся в дом — к смерти.

Но я почему-то не испугался. Все-таки гибель — решение многих моих проблем. Ну, кроме одной: хоронить меня будет некому.

Впрочем, мертвые у нас на улицах не валяются. Закопают.

Я отвернулся от бьющейся в стекло птицы и стал пить кофе.

Но стриж не унимался. Он прямо таки бесновался: разлетался и бился в стекло грудью. Гнездо у него, что ли, разорили?

И вдруг мне стало нестерпимо стыдно. Какая-то птица не хочет мириться с утратой гнезда и потомства, согласна разбиться насмерть, лишь бы не жить, сложа крылья. А я тут сижу над сороковой картиной и нюни пускаю: ах, как страшно! Ой, пожалейте меня разнесчастного! Аж самому противно.

Стриж ворвался в форточку и сделал круг по комнате. Что-то липкое упало мне на волосы. Вот ведь вестник богов, блин!

Нечаянная птичья радость на темечко — к деньгам.

Умру миллионером. Здорово!

Пришлось выдворять настырную птицу, закрывать форточку и тащиться таки в туалет смывать помет с головы.

Но нет худа без добра. От холодного душа даже мои мысли стали явно чище и светлее.

Когда я вернулся в комнату, солнце уже показалось над верхушками соседних бараков.

«Заря новой жизни». — Подумал я, и вдруг горечь от потери Светы, задавленная работой, вырвалась наружу, поднялась из меня точно желчь, я даже почувствовал горький, полынный привкус на губах.

Я должен что-то сделать! Должен! Нельзя всю жизнь рисовать никому не нужные картины, невозможно вечность утешать самого себя, что все жертвы были не напрасны, что в каждом поступке непременно есть высший смысл, что нас ведут к цели неведомые мысли, что все мечты сбываются.

Нет, нет, нет!!! Это все чудовищная ложь, в которую я верил годами!

Света еще в морге. Завтра ее увезут и похоронят. Мать и отец, естественно. Ведь мы с ней жили гражданским браком. У меня нет прописки, и выгляжу я как бродяжка. Конечно, меня даже не пустили посмотреть на нее. И у меня есть маленькая надежда, что это не ее сбила машина. Если я не видел трупа, возможно, не было и смерти.

Ее опознали подружки, но ведь не родители!

Я понимаю, что это звучит дико, но я хочу верить в то, что она жива. Пусть она окажется в Прави, и пусть снова вернется! Пусть она не узнает меня, пусть мы больше никогда не увидимся, но пусть она живет!!!

Кажется, у меня началась настоящая истерика.

Ну и что?

Я повернулся к мольберту. Казалось, моя сороковая картина светится изнутри.

Конечно, это была Света. Ее голова.

Глаза еще не было до конца прорисованы. Я все тянул с этим. А тут она вдруг подмигнула мне с портрета.

Она ожила. Она была там, внутри холста.

Я помотал головой. Но видение не исчезало.

Я осторожно коснулся холста. Я почувствовал человеческое тепло.

Света смотрела на меня из Прави.

Я нарисовал не портрет, я протер красками дыру между мирами, и теперь через нее на меня смотрит живая Света, настоящая.

Без чего я не смогу жить?

Да, без своего искусства.

Но вот о чем я никогда не думал: я не смогу жить и одним только творчеством.

Но уже ничего не изменить.

Я просто долго не спал. Я схожу с ума от невозможности что-то сделать. Меня гложет неопределенность. Возможно, было бы лучше, если бы я увидел Свету в морге. Я бы тогда не смог дописать эту картину. Но я ее и так, похоже, никогда не допишу!

И вдруг где-то за стеной врубилось «Наше радио».

«Где твои крылья, которые нравились мне»? — Неожиданно спросил Бутусов.

И я вдруг понял, что нарисовал портрет вовсе не Светы!

Бог мой! Мне удалось то, что не смог сам Врубель!

На меня смотрел дьявол. Он был живой, но он был за тонкой пленкой масляной краски. Что-то не пускало его в наш мир.

Это не был козел или уродливый старик, нет, это была Света, моя мертвая Света, через глаза которой на меня смотрело абсолютное зло, то самое творческое начало, которое вело меня все эти годы именно к этой страшной встрече с самим собой. Я увидел изнанку своей души: ужас, отчаяние, нищету и страх перед жизнью. И все это в свою судьбу привнес именно я. И никто другой!

Да, эта картина стоит миллионы. Ради обладания ею, будут убивать. И это создал я!

Разве об этом я мечтал? Разве к этому шел?

Я схватил нож и в приступе неконтролируемой ярости воткнул его в картину.

Света неотступно и с укором смотрела на меня глазами черного лорда. Я пластал лучшую свою картину, и чувствовал горячую кровь, стекающую по моим рукам. Где-то в глубине сознания, я отдавал себе отчет, что совершаю самое настоящее убийство, но остановиться не мог.

Я помню, как я бросился вон из комнаты, как брякнул английский замок, как я бежал в неизвестность, как грохотало мое сердце…

А потом я очнулся в лесу, далеко за городом. Но страха больше не было. Я убил в себе одержимого художника, и я знал, что не должен возвращаться на место преступления.

Ключи от квартиры лежали в кармане, но я не мог их выкинуть. Я должен был думать о будущем. Умом я понимал, что устроил в комнате настоящую мистерию с уничтожением лучшей своей картины, но вот в глубине души я понимал, что Дориан Грей из меня не получится. И мне уже больше никогда не повторить этого портрета.

Я должен был вернуться, чтобы жить или хотя бы вывезти остальные картины. Не мог же я,  в самом деле, вот просто отказаться от дела всей своей жизни. Или мог?

Я просто дышал, смотрел, как снуют по веткам белки, как деловито стучат дятлы. Когда в моей жизни произошла подмена ценностей? Я не мог вспомнить тот день, который стал отправным в моей судьбе. Когда я отдалился от реальности, чтобы создать мир на полотнах?

И вот теперь я все потерял. Я не смогу больше рисовать. Меня вечно будут преследовать ожившие глаза с портрета, они стали моим судьей, стоящим над судьбой и над совестью!

Я упал на колени и стал молить того, кто создал наши миры: бога, инопланетян, некую мыслящую сущность - мне это было все равно. Я просил вернуть все обратно. Я знал, что еще можно все исправить. Спасти Свету, отказаться от сороковой картины. Я не хочу понимать то, что узнал Врубель.

Наверное, я плакал, не помню. Возможно, кричал, распугав всех птиц. И тут я увидел мир таким, каким он был создан: плавным, округлым, в акварельных тонах. А я создавал его из острых углов и масла. Я просто рисовал ту вселенную, которая была в моей голове, а не истинную реальность. И то, что сейчас творится со мной - это расплата.

Вернулся домой я на следующее утро.

Меня встретила Света. Живая.

Это не она попала под машину.

Прошло пять лет. И вот сегодня я распаковал коробку с теми картинами и изрезанным портретом, смотрю на них, и воспоминания мелькают перед глазами кадрами кинохроники.

Тогда, пять лет назад, произошло чудо. Но мне до сих пор кажется, что это именно я выдернул Свету с того света, заставив время обернуться вспять.

Я помню, что обещал тогда небесам - никогда больше не писать. И вот уже пять лет - и ни одного эскиза.

Мы уехали из города в небольшую деревеньку. Сейчас у нас есть служебная квартира - домик с участком. Растет трехлетний карапуз. Я работаю в школе военруком. У меня не просто получается, мне даже это нравится. Такая вот ирония судьбы.

Скоро придут с прогулки Света с малышом. Они не должны видеть меня с красными глазами над этими старыми полотнами. Никому не стоит знать об этой стороне моей жизни. Мне нельзя возвращаться в большую живопись. Я уже все решил. Выбор давно сделан. Просто иногда накатывает, как сегодня...

Я сложил картины обратно в коробку, заклеил скотчем и снова запихнул все на антресоль. Ну не могу я это выкинуть. Это не просто кладбище моих разбитых надежд, это та часть моей души, которой я заплатил за жизнь жены и ребенка.

1) lord_lex
Добротный рассказ. Сразу напомнил мне «Овальный портрет» По и «Психею» Куприна. Мне всегда нравился такой психологизм с примесью бреда и галлюцинаций. Образ героя и его быт выражены очень четко, и возникает ощущение безысходности и тупика. Стиль автора тоже неплохой, огрехов я не заметил. Единственное, что пришлось не по душе, это те махинации с числами, которые никуда не привели.

2) Jacquemard
Хороший рассказ. Тут вам и психологизм, и элементы мистики. Понравился язык.
Перемена в герое выглядит убедительно. Рассказ с самого начала цепляет и не отпускает до конца.
Взял бы в топ!

3) kim the alien
На любителя, коим я не являюсь. Думаю, можно было бы хороший мультфильм сделать  — подобный психодел лучше смотреть, а не читать. Мне, по-крайней мере.

4) dobriy_doktor
Несмотря на то, что рассказ отдает «Орфеем и Эвредикой», переписанным в стиле  «Гипноса» Г. Лавкрафта, особых замечаний не имеется, зато имеется идея, сюжет и соответствие теме.

5) Roland23
1. Опять повествование. Неужели так сложно понять, что диалоги и действие — то, без чего и рассказ не рассказ? Вы не настолько сильны, как, например, Достоевский, чтобы брать повествованием. Это — самый СЛОЖНЫЙ жанр, поймите. Лучше в него не соваться, если ты, конечно, не гений.
2. Витек? Нескафе? Что за дозоры тут пошли?
3.
цитата  
Я схватил нож и в приступе неконтролируемой ярости воткнул его в картину.  

Ну в конце-то концов... как не стыдно. вроде бы до этого всё нормально, без косяков, а тут такое.
4. Теперь о идее. Неплохо, а-ля Блох или поздний Кинг. Но даже они не позволяли себе подавать всё в таком стиле.
З.Ы. Чуть не забыл — название — форменное гоо. Серьёзно. Выбрали бы красивое словосочетание вроде «Он был живой» или «Я видел дьявола». Именно название скостило половину от твое рассказа, дружище. И это обидно.

6) bbg
цитата  
. Завтра ее увезут и похоронят. Мать и отец, естественно  
цитата  
Ее опознали подружки, но ведь не родители!  
Что-то тут не связывается...
цитата  
Конечно, это была Света. Ее голова.
Глаза еще не было до конца прорисованы. Я все тянул с этим. А тут она вдруг под-мигнула мне с портрета.
и чуть раньше:
цитата  
Я подозреваю, что с нее может сойти тот, кто заставляет меня рисовать. Боюсь, что это не муза. А если и муза, то настоящий суккуб.  
Что-то я не понял, как герой на самом деле относится к своей потере?!
А... Дальше про это есть.
цитата  
Мы уехали из города в небольшую деревеньку. Сейчас у нас есть служебная кварти-ра — домик с участком. Растет трехлетний карапуз. Я работаю в школе военруком. У меня не просто получается, мне даже это нравится. Такая вот ирония судьбы.  
В маленькой деревеньке есть не просто школа — но со ставкой военрука. Ок.
Хороший, наверное, рассказ. И зря я давал эти цитаты. Но вымарывать не буду — глаз ведь за них зацепился?

7) Nesya
Ожидала меньшего. Понравилось. Даже мурашки пробежались. Подкачала концовка, как по мне. Вроде и логично, но очень сухо по сравнению с остальным. То есть идёт накал, накал, накал... а потом вдруг в нескольких предложениях — так-то и так-то.
Тема? Более-менее раскрыта. Немножко неожиданно для меня прозвучало слово «Правь». То ли я пропустила объяснение, то ли не знаю чего известного автору, но я споткнулась, когда Света смотрела из Прави.

8) armitura
Очень здорово написано. Очень сочный язык. Образы, переходы (монтажные склейки... блин, не знаю, как это пояснить) просто отличные.
Это на сто процентов искупает не самый яркий сюжет. Все равно прочитал с удовольствием.

9) видфара
Скорее всего, тоже мимо... Вроде бы и тема задета, и фантастика медленно вползает в сюжет.
А чего-то не хватает, чтобы зацепить читателя, заставить сопереживать герою. Может быть, потому что мы в массе своей не художники?

10) Apiarist
Хороший психологический рассказ. Я читал и ловил себя на мысли, что автор смог погрузить меня в переживания героя. Мне стало казаться, что я знаю этого художника. При том, что повествование выполнено практически в форме монолога, мне скучно не было, а интересно — было. Рассказ насыщен образами и идеями. Рассказ с претензией на глубину. Правда, концовка вызвала у меня замечания (сюжетно). Однако этот рассказ относится к тем произведениям, когда претензии к тем или иным элементам затмеваются созданной автором атмосферой и общим посылом и содержанием рассказа.
Классно!
Безусловно, топ!

11) ergostasio
..однако же — рассказываю. Как-то здесь-то есть логическая лакуна, не?
В целом же — кусочки о Врубеле было читать куда интересней всего остального. Для «лавкрафтщинки» — не тот градус безумия; для «уайльдщинки» — не тот язык. Где-то между оно и остановилось. Плюс — никаковский конец. Ну — аж обидно ж, чесслово.

12) zmey-uj
РСОЖ: то ли уход (и смерть) любимой, то ли уход художника от творчества.
Начало вызывает возражения: создавал ли Врубель образ дьявола или демона? По-моему, это разные вещи. Затем описания бедствий (меню заставляет содрогнуться: лапша БП с хлебом и майонезом, это, знаете, и в самом деле инфернально). Дальше сюжет все время прыгает, и невозможно предположить, куда он метнется в следующий раз: оказывается, от художника ушла любимая; птица влетела и нагадила на голову; портрет становится изображением дьявола; художник режет его и убегает; вернулся, а любимая-то жива!
Порадуюсь за эту пару, но в топ взять рассказ не могу.

А теперь рецензии во втором туре. Рассказ тот же. А отношение меняется. Забавно :)

1.

Не знаю является ли возможность фантастического элемента в произведении сделать его фантастическим... Наверное нет. Здесь нет фантастики... Хотя есть фантдопущение главного героя о его жизни.

Спутанные мысли героя не создают логичного мироощущения. В общем идейная часть слабая, трудно уловимая и не явная.

Язык рассказа не понравился. Трудно так читать