Лекция-консультация Суворовой Татьяны Андреевны была под стать ее фамилии: страшной, как переход через Альпы.

Я честными, преданными глазами смотрел на симпатичного профессора психологии и совсем не понимал смысла ее последних рекомендаций.

Более того, я ловил себя на том, что меня настойчиво преследовал образ бедных российских байстрюков-студиозов, летящих сейчас вместе со мной на своих попах со снежной вершины Второго Семестра в обнимку с конспектами и планшетниками.

Здесь никто ничего не понимал, и в лицо всем хлестал холодный, леденящий ветер фундаментальной науки.

Конечно, можно было забить на все это занудство и оттягиваться сейчас где-нибудь в летней кафешке, ибо завтра, в любом случае, голова будет болеть, глаза слипаться, а некие обрывки разрозненных обрывчатых фраз никак не будут складываться в подобие ответа этой самой Суворовой. Но я был на лекции. Не столько "светился", сколько пытался отвлечься от ощущения надвигающейся катастрофы.

Психология - предмет профильный. И я в нем даже не плавал, а откровенно тонул. Я ощущал себя не просто лузером, а откровенным люмпеном, и от этого надежда задержаться в университете на второй год таяла в эту подготовительную неделю, точно пломбир под лучами июньского солнца.

Но я не сдавался.

Суворова советовала ничего ночью не зубрить, а просто выспаться. Легко ей раздавать бесплатные советы! Она типичный холерик и, скорее всего, - жаворонок. Она просто не понимает нас, угрюмых пессимистов и безнадежных сов! Наверное, она хороший человек, и может быть, блестящий профессор, но сейчас она бесконечно далека от нашего вольного студенческого братства!

Тряхнув копной черных волос, Татьяна Андреевна поставила точку в занятии, и отпустила нас до звонка. Не знаю, было ли это хорошо.

Потом я качался на качелях и угрюмо смотрел, как дети под присмотром молодых мамаш копаются в песочнице. В этом было что-то трогательное, что-то ностальгическое. От этого мне казалось, что все это уже со мною было то ли в другой жизни, то ли в прошлом году.

В съемной «хрущевке» я остался один. Остальные парни были старше на год, и они еще вчера разъехались на каникулы. Я остался один с тремя заправленными кроватями, со столом, на котором меня дожидались пакет кефира и московский батон, с окном, открывавшим вид на помойные баки и кружащих над ними грязных ворон.

Мне могли поставить завтра тройку, если повезет, конечно, но в глубине души я понимал, что не заслуживаю этой милостыни.

Читать конспекты не было больше сил. Хандра все сильнее затягивала меня в свое липкое, противное болото. Мне уже даже начинало казаться, что все не так уж и плохо. Можно вернуться назад, домой, устроиться сборщиком шкафов или сантехником, забыть о мечте, и прожить ничем неприметную жизнь, оставив после себя пару рубашек и несколько альбомов с фотографиями.

В этом сомнамбулическом состоянии я бесцельно мерил комнату шагами.

Потом навалилась усталость. Она вылезла из тишины, как кот, обошла меня кругом и заставила провалиться в сон как в спасительное забытье.

Утро выдалось пасмурным. Вскочив под трезвон смартфона, я с трудом разлепил ресницы и поплелся в ванную. Горячей воды опять не было. Что ж, это не новость. Чертыхнувшись, крутанул синий кран - тот же эффект. А вот это уже - плохо.

Пришлось ползти на кухню, полить голову из чайника, чтобы потом, как пес, вылезший из реки, потрясти своими лохмами.

Почему-то молчало радио. Наверное, ночью сдохли батарейки.

А еще по квартире была разлита какая-то неестественная тишина. Безмолвие было неживым, блистающим, как нефтяное пятно под лучами солнца, и такое же, как это пятно - мертвое.

Даже ворон не было слышно. Да что там ворон: воробьи - и те где-то затаились.

У меня возникло очень нехорошее ощущение, что мир затих перед бурей, что я проживаю сейчас свой последний день Помпеи, и скоро на мою голову выльется настоящая пылающая магма, а не просто лавина профессорского гнева.

Выпить чаю не удалось. Почему-то не было электричества, наверное, соседи решили поменять проводку, и с утреца отключили весь дом. Но куда подевался газ - было непонятно. Про газовые опрессовки я никогда не слышал.

В душе зашевелился червячок сомнений. Маленький такой, зелененький с козлиной бородой и вертикальными зрачками узких ехидных глаз. Эта тварь нашептывала мне, что на экзамен можно не ходить, что его не будет. И ничего больше никогда не будет!

Так я и поверил! Собственным червям сомнений - доверия нету!

Однако на улице не было ни единого прохожего. От этого меня начало слегка потряхивать. Я даже испытал холодок, пробежавший вдоль спины. Злая шутка небес начала затягиваться. Я хотел проснуться, и не мог!

Пустые дома, пустые машины, мертвый, заброшенный город. Все светофоры погашены, точно я проспал Третью Мировую войну, очнулся, а уже нет ни России, ни Украины, ни Донбасской, ни Луганской Республик. Словно Псаки запустила-таки свою политическую карусель, и послала шестой американский флот к берегам Белоруссии, где доблестные защитники демократии и сделали себе харакири, потому что для бородатые бабы до сеппуку не допускаются.

Я пытался так думать, почти легко, как будто непринужденно, якобы с иронией. Но у меня это плохо получалось.

Червячок сомнений на глазах превратился в огромного дракона, воспарившего надо мной и затмившего мне разум.

Я пытался еще контролировать себя, пока пересекал площадь, пока бубнил под нос, что все будет хорошо. Но потом, когда дернул на себя дверь универа, юркнул внутрь, словно ища там спасения от собственного безумия, паника накрыла меня с головой.

Я ожидал увидеть сокурсников с кругами под глазами, растрепанных, с безуминкой во взглядах, а наткнулся на молчаливую каменную тишину пустых стен.

Людей не было. Нигде.

Меня начало трясти. Шутки кончились.

Какая, на фиг, мировая война?! Даже после ядерной зимы люди выживут. И потом: после бомбежек город должен быть разрушен! А он выглядит так, будто люди ночью просто собрались вместе, и ушли, бросив меня здесь одного!

Этого просто не может быть!

Я взбежал по лестнице, ворвался на кафедру, расшвырял по полу бумаги, закричал.

Ничего.

Тогда я запустил графином в окно. Звон битого стекла еще пару секунд стоял у меня в ушах, но ко мне никто не спешил.

Универ был сейчас памятником сгинувшему человечеству. Он казался мне мавзолеем нашим мумифицированным знаниям, которые мы всегда использовали лишь для того, чтобы уничтожать друг друга. Но как можно жить в одиночестве?

Мне нужны и друзья, и враги, и даже всяческие извращенцы! Верните мне безликую толпу, которой нет дела до меня, но без которой просто невозможно жить дальше!

Канцелярской скрепкой я проткнул палец: боль была. Алая капля крови свидетельствовала, что я не сплю. И это было хуже всего.

Домой я добирался дворами, двигаясь мелкими перебежками, почему-то опасливо поглядывая на июньское небо, словно ждал сверху то ли черного аггела, то ли инопланетных треног.

На следующий день сдох смартфон и в доме кончилась еда. Я не мог дальше тупо сидеть, играть в андроидские приложения, и трястись от страха.

Мысли мои начали медленно принимать некое подобие разумности.

Нет воды. Нет электричества. Нет газа. Я оказался опрокинутым назад, в прошлое, в дикое состояние, но я - студент, пусть все еще первокурсник, но не детсадовец же! И я выживу! Непременно.

Несколько часов я уговаривал себя высунуть нос из дома и убедиться, что продовольствие тоже все исчезло, или осталось в магазинах.

Когда же я добежал до ближайшего "Кировского", то услышал собачий вой. Не знаю, страх ли я тогда испытал, или облегчение, что жизнь, пусть неразумная, но все же есть.

Я швырнул мусорной урной в стекло. Сигнализация не сработала.

Еда внутри была. Первое, что я схватил - были консервы. Но потом, когда нервная дрожь пошла на убыль, я произвел полную инспекцию магазина.

Людей в городе нет давно: молоко свернулось, мясо протухло. Однако сахар, вода в бутылях, макароны даже горчащее старое пиво - были вполне пригодными.

Целый день я мешками выгребал провизию и складировал ее на кухне, в комнате, прекрасно понимая, что не всегда у меня будет возможность бесцельно шататься по городу.

Вечером я уснул от изнеможения.

Холодные консервы и старое пиво встали поперек горла уже на третий день. Во дворе я соорудил костер, обнес его кирпичами. Натащил сухих веток.

На этом огне я кипятил воду, варил борщ с тушенкой, пил дорогой кофе и валялся на скамейке, подставляя голую спину солнцу.

А потом я снова услышал собачий вой. На этот раз ему вторили. Было в этом что-то пугающее. Собаки воют перед смертью хозяев. Но людей здесь нет. Так собаки ли сбиваются в стаю?

На четвертый день я потерял всякое терпение. Я не мог просто жировать в пустом, мертвом городе. Мне нужно было понять, что же происходит! Мне все время слышались голоса людей, шелест шагов, скрип тормозов пролетающих мимо машин. Меня мучила странная убежденность, что мир живет дальше, что меня просто огородили стеной, точно зверя в зоопарке и показывают за деньги. Вот только как это возможно?

И я, достав охотничий нож, отправился на разведку. Город походил на уснувшего зомби. Он смотрел на меня тысячью своих пластиковых окон и ухмылялся сотнями ртов подъездов. Он словно забавлялся, точно играл со мной. И я на него обиделся.

Я начал швырять кирпичами в окна первых этажей. Пластиковые окна бились не так легко, как обычные стекла, но это меня лишь подзадорило.

Когда я начисто вынес пять окон, ярость покинула меня. Остались лишь злость и желание увидеть хотя бы людские трупы или даже скелеты: хоть что-нибудь, что подтверждало бы существование людей вообще!

Я стоял и нервно курил, все еще, в глубине души, ожидая воя полицейской сирены. Мне казалось, что люди спрятались там в своих жилищах. Закрылись на сейф-двери и тычут в меня пальцем, грозя своим детям, что ежели они будут плохо учиться, то станут такими же дикарями, как и я.

Пустые глазницы окон взирали на меня с укором, точно я причинил дому боль. Я понимал, что у меня просто истерика, но это давящее чувство, будто за тобой все время наблюдают, оно лишь усиливалось.

Потом я притащил из распахнутого подвала лестницу и влез в квартиру. Ни людей, ни трупов там не было. Ни котов, ни крыс, ни тараканов. И это было странным. Я вспомнил по собачий вой и засомневался, не начались ли у меня слуховые галлюцинации.

Я обошел квартиру. Задержался в детской комнате, где на меня таращился плоский экран мертвого компьютера. Что-то в этом было зловещее и символичное. Наше поколение сделало свою жизнь виртуальной и после нас останутся лишь бесполезные планшетники и флешки - пригоршня мертвых микросхем. Жизнь ушла от нас намного раньше, просто мы этого так и не заметили.

На детской кровати лежала кукла, укрытая игрушечным одеялом. Она притягивала мой взор, будто некая ценность, словно в ней могла быть разгадка развернувшегося вокруг меня безумия.

Что-то было такое в этой кукле, что я сам не заметил, как на глаза мои навернулись настоящие слезы. Она словно бы связывала меня с тем, исчезнувшим миром. Я не смог оставить игрушку в пустой квартире. Мне казалось, что это было бы предательством.

Из магазинов начало усиливаться трупное зловоние. Оно отравляет город. От этого проникающего всюду запаха меня стало постоянно мутить.

Весь день вытаскивал гниль из магазинов и сжигал ее во дворах. Но запах лишь нарастает.

Из туалета смердит. Забил его наглухо. По нужде хожу на улицу. Вечером я дошел до леса. Там воздух чище. Так легко дышится! Наверное, я никогда не обращал внимания, как все-таки мы далеки от природы, как по-настоящему превратились в аппендикс Земли.

На шестой день обзавелся оружием. Сделал даже пару выстрелов из пистолета. Непривычное ощущение.

Ночью проснулся от воя. Мне кажется, это волки. Или одичавшие собаки. Может быть, - гиены, но те, кажется, хохочут, а не воют. В любом случае - это уже их город, а не мой. Скоро меня возьмут в кольцо и либо сожрут, либо вытеснят в лес.

Забавно. А ведь люди всегда себя именно так и ведут. Они приходят в новые земли, убивают всех, заявляют о своих неоспоримых правах на этот мир, грабят его, уничтожают, а потом снова ищут земли обетованные, где они еще не успели нагадить. Может, это и неплохо, что человечества больше нет.

Ночью стоял на балконе и смотрел на площадь. Там, во мраке, зарождается новая жизнь. Лисица гналась за зайцем, а тот юркнул в подвал. И вот что удивительно: перед лисой дверь захлопнулась. Чудо. Правда меня это не удивляет. Почему-то кажется, что заяц мог сам с разбега ударить задними лапами по двери, чтобы закрыть ее. Почему он не может думать как я? Никто из людей никогда в заячьей шкуре не был.

И этот мир не нуждается в человеке. Я - единственный зритель происходящего. Может быть, я и нужен для того, чтобы передать потомкам это вот сокровенное знание: мы не цари природы, мы просто подлые и жадные захватчики.

А еще люди тупые. Они не в состоянии сделать выводов из собственной истории. Каждый из них набивает собственные шишки, но при этом кичливость у нас в крови. Признать собственную глупость - тут нужно мужество. А какое может быть мужество у испанцев, сжигающих не только индейцев, но даже собственных женщин на кострах? Цивилизацию вперед движет не ум и даже не лень, а именно первобытный ужас.

Человека создал страх.

Любовь пришла потом.

Страх оказался сильнее.

Но вот царь человеческого мира - глупость.

На тринадцатый день вспыхнули три пожара. Ночью была гроза, небо полыхало в агонии. Мир, который я знал и любил, вступил в фазу клинической смерти. Теперь пламя очистит город от вони. Хочется в это верить.

К очагу одного из возгораний я даже сбегал. Пламя мечется в домах, танцует на верхушках тополей, ревет безумные гимны дикой первобытной вакханалии. Мне не погасить огонь. И, похоже, не уйти через лес. Пока я бегал на разведку, дым уже заволок город. Он поднялся на высоту третьего этажа. Назад я едва добрался. Чуть не задохнулся.

Теперь мне кажется, что дом мой стоит на облаке. И я плыву на нем в неизвестность.

У меня заготовлен противогаз. Я готов совершить рывок в этот дым. Но, кажется, это - бессмысленно. Мне не для кого жить.

Раньше я думал, что каждый из нас трагически одинок в этом мире, каждый живет и умирает за себя. Теперь, оказавшись один, я понимаю, как заблуждался.

Еще несколько дней этого ширящегося и ползущего по городу пожара - и мир очистится от нашей скверны. И от меня, как от последнего человека.

Да, только сейчас, на семнадцатый день своего бессмысленного существования на опустевшей Земле, сидя на балконе пятого этажа, глядя, как дым поглотил и мой город, и близлежащий лес, и весь мир, который я любил, только сейчас, когда надежды больше нет, я могу сознаться себе: я - последний.

И, возможно, хорошо, что больше никого не осталось. Люди снова придут, узнают обо мне и снова начнут убивать друг друга. Невозможно остановить безумие, которое мы называем прогрессом!

И теперь там, на высшем судилище мне даже нечего будет сказать богу. Я ничего не сделал. Совсем. Я только начал жить. Наверное, это единственное, что меня все еще гнетет в этой ситуации.

Ночью пожар усилился. Его языки трепетали уже в пяти кварталах от меня. Дым поднялся до четвертого этажа. Идти некуда. Да и незачем.

Ночью я смотрел на звездное небо и плакал. Не знаю почему. У меня все отняли. Так мне казалось. Но, может быть, у меня никогда ничего и не было. А теперь мне подарили целое небо! И где-то там, на далекой планете кто-то стоит, так же, как и я, и думает о звездах. Я не один. Я не могу быть один!

Смешно, но я все чаще стал прислушиваться к тишине. Я верю в шорох шагов, в стук в дверь, в голос в ночи. Это - самое ценное, что у меня осталось. Это не иллюзии, не мечты, это нечто большее, это - ядро нашей души, наша человеческая суть.

Как бесконечно небо, раскинувшееся над нами, как хочется раскинуть руки, и взлететь туда, в вышину, где нет сомнений и страха, туда, где живет мечта, где все возможно, где нас не убивает день за днем взросление и старость, где мы навсегда можем остаться сами собой. И уже не пугает, что полет может обернуться падением и смертью. Ведь я уже умер. Если разобраться, я мертв давно. Все эти дни.

Я стою на балконе. Пожары в городе стихают. Я выжил. Дым стелется низко, уже над самой землей. И воздух стал чище. Он пахнет благородной гарью, а не гнилью и смрадом разложения. Этот мир рождается заново. Он принял меня, он не спалил меня, он признал меня своим. Только вот что я буду делать в нем один?...

И вдруг послышался шорох шагов. Я так долго ждал этого, что боялся поверить собственному счастью. А еще я опасался, что это ангелы сжалились надо мной и пришли, чтобы вынести меня из этого безумия.

Повернувшись, я увидел белый расплывчатый силуэт человека, что явно увлекал меня за собой. Я понимал, что, скорее всего, просто сошел с ума, что вижу то, во что хочу верить, но я не могу просто стоять и смотреть, когда мираж растает, оставив меня умирать даже без тени мечты!

Наверное, с нами всегда происходит то, чего мы по-настоящему, желали. Я понимаю, что мне некуда возвращаться, но я непременно вернусь. Пусть это будет моя шизофрения, населенная тенями людей, но это будет мой мир, и я буду в нем жить!

И я бы пошел за этим призраком, за этим фантомом, ничему больше не удивляясь, ничего не опасаясь. Мне уже было все равно, вижу ли я миражи или меня спасают инопланетяне - разве это имело значение? Но видение исчезло. И я снова услышал собачий вой.

Вот оно! Как же я сразу не догадался. Они ждут меня, они готовы принять меня в свою стаю. Волки вырастили Маугли. Собаки погибали за своих хозяев. Миру людей пришел конец, но меня приглашали остаться здесь навсегда.

Я схватил пистолет и завыл, ощущая удивительное и странное единение с дикой природой. Если нет людей, то я могу стать собакой. По крайней мере, я буду среди живых!

Я рванул было на вой, но потом вернулся, схватил куклу, ведь не мог же я предать единственного друга в этом мире, показал зеркалу язык и снова кинулся на зов дикого мира.

Вой привел меня к универу. Мне казалось, что он исходит изнутри здания. Это было странно, но не страшно. То, что волки или собаки способны жить в домах и даже учиться уже не вызывало улыбку. Здесь возможно все!

Я ворвался внутрь родной альма-матер, пробежался по этажам, вошел в деканат и застыл от изумления. На столе стоял странный прибор, мигающий сотнями цветных диодов. Он тихо жужжал. Но вовсе не это поразило меня. Над прибором в задумчивости склонилась Суворова. Живая, настоящая. Я оторопел и застыл.

Татьяна Андреевна подняла на меня взгляд. Ее черные, с отливом вороньего крыла, волосы заплясали над ее лицом в порыве ветра, распахнувшего окно, и казались мне языками черного, очищающего огня.

- Поздравляю, Вася. Ты не просто "на отлично" сдал экзамен, ты допущен к занятиям по спецсеминару "Компьютерное моделирование парадигматической вероятности событий".

Я тупо смотрел на профессора и глупо улыбался. Люди. Они вернулись в мою жизнь!

- Василий! Да очнись же! Все, экспериментальный экзамен сдан. Сейчас стираются последние байты, связывающие твое сознание с программой векторного принятия решений в трехмерном виртуальном киберпространстве. Ты первый из всех сам нашел облучатель, и сам вернулся в реальность. Все. Конец игры.

Словно подтверждая правоту Суворовой, прибор на столе перестал жужжать и огоньки его погасли.

- Вася! Ты смог преодолеть поле парапсихического облучателя "Энигма-2034", который принципиально отличается и от LRAD 1000X и от MAHD-R, он вообще работает на другой частоте и не разрушает, а именно стимулирует гипофиз к активизации фантазий, вызывая игры разума. Но вот болтать об этом я тебе не советую. Это ясно?

Я все еще не мог придти в себя от изумления. И ничего не ответил.

Я был дома.