День выдался суматошный. Люди шли нескончаемой вереницей. В основном студенты. Принтер печатал фотографии практически непрерывно. Слева росла горка дизайнерских заказов. Но это почему-то уже не радовало.
Встать в четыре тридцать, пешочком доковылять до вокзала, два с половиной часа трястись в электричке, то ныряя в омут сна, то выныривая из него, когда на очередной остановке опять вваливается пьяный балагур и начинает вещать на весь вагон чушь о законе и благодати, - это обычное начало первой трудовой смены, а дальше - как улыбнется фортуна.
И вроде бы все отлично, все-таки мне причитается тридцать процентов с каждого комплекта фотографий, да только почему-то хозяева мелких частных контор вечно стараются что-то вычесть, когда зарплата за смену зашкаливает за две тысячи. Не перебрать бы этого заработанного лимита, а то потом будет обидно, когда снимут деньги за несколько часов работы.
Без десяти девять. Пятеро абитуриентов толкутся на приемке и ждут, когда принтер выплюнет на матовые листы бумаги их лица с выражением вселенской скорби. Каждому понадобилось по 32 фотографии. Нынче все поступают «веером». Люди перестали верить в мечту. Им нужно учиться хоть где-нибудь. С этим пресловутым Единым Экзаменом боятся оказаться не у дел даже нормальные школьники. То, что для детей горе, для фотографа - заработок. Вот так цинично, но честно. Честность -  качество королей и еще фото-Графа, то бишь меня.
Я запустил все комплекты в очередь, и сижу опустошенный. Уже давно и не граф, и тем более не фотограф. Мои предки были богомазами, иконописцами. А я вот как-то уклонился от ремесла, но ничего умнее не придумал, как править лица живые. Может быть, я и есть художник от слова худо, но сейчас это мне абсолютно все равно.
Я просто пью кофе и мечтаю после закрытия упасть на раскладушку и включить какую-нибудь комедию, не американскую, с их туалетным, так сказать пукательным юмором, а что-нибудь наше. Вроде «Питер-ФМ» или «О чем говорят мужчины». Что-нибудь про «мир повзрослевших детей, в котором по-настоящему взрослых людей нет». Это потому что я сам так и остался обеими ногами в детстве.
Успеть бы еще сбегать до киоска, прикупить себе высококалорийной лапши быстрого приготовления, пару булочек. Неплохо бы бутылку пива. Но боюсь, что на пиво меня уже просто не хватит.
Завтра откроемся в девять. Так что вполне можно будет валяться до утра, слушая Дидюлю через старый, раздолбанный плеер МР-3. Но это - завтра. А сейчас хочется, чтобы все ушли. Просто ничего не делать минут пятнадцать.
И только потом, в тишине, в полном безмолвии уже разгрести все эти восстановления старых фотографий и вставки в рамки.
На приемке хлопнула дверь.
- Слушай, дорогая, очень надо фотографии на работу.
Опять таджик устраивается на стройку. Только что-то поздно он и почему-то один. Они обычно кучками передвигаются во главе со своими атаманами.
- И меня еще побрить нужно. И в пиджак одеть. - Это он объясняет девочкам, что я должен убить на него еще минут десять после закрытия.
Я не выдерживаю, встаю и иду приемщицам на выручку:
- Мы не бреем. Я вам что: цирюльник?
- Ну, ты же можешь это сделать, да?
- Этой услуги нет в прайсе. Я провожусь, а денег мне за это не заплатят. Кроме того, если дойдет до начальства, то с меня еще за это и три сотни снимут. А вот завтра с утра, побритый придешь, и денег сэкономишь.
- Я не могу утром ходить. Патрули кругом. Нас как бешеных собак ловят. Думаешь, хорошо это, да? У меня честная виза оформляется. Как так ты говоришь? Неправильно. Я - клиент. Мне все надо делать.
- А я не могу тебя брить! У нас тут салонов - на каждом углу по паре. Зайди в соседний подъезд. Там тебя и побреют и оденут, и еще спасибо скажут.
- Вай, нехорошо говоришь.
Студенты лыбятся в рукава. Хорошо им вот так веселиться. А мне каждый день разводить таких вот клиентов. И дело тут не в бритье, хотя работа, надо сказать, нудная и неблагодарная, а в том, хозяева взяли моду под вечер приезжать. Типа, контролируют, не пьют ли девочки на приемке. И мне совсем не светит попасться на халтуре в такой и без того хлебный день.
Таджик обиделся и ушел.
И тут же появились хозяева: легки на помине!
Влад вошел в куртке за пятьсот рублей, из которой вот уже второй год торчит вырванный клок размером со школьную тетрадь: ни дать, ни взять - моложавый бомж. Разве только что пахнет от него не прокисшим телом, а благородной гарью пожарищ. Это у них проводка в особняке не выдержала телевизора размером со стенку. Пожмотились они при строительстве, как всегда, вот и результат. Скупой платит дважды. Вот Влад уже две недели и благоухает.
Мы ему уж тут намекали, что можно эту рвань просто выкинуть, а он в ответ это вечное свое: «Нормально, нормально, а то и так денег ни на что не хватает». Слушать противно. Бедный Влад! Особняк отгрохал, третий магазин обустраивает. Три цифровых печатных машины купил, а каждая из них - дороже благоустроенной «трешки» выйдет. И все бедный, как церковная мышь. Несчастненький!
Впрочем, если честно, то да, Влад бедный. Давно уже и всеми замечено, что Влад и неприятности всегда являются одновременно. Стоит ему только появиться на пороге, как тут же, с завидной закономерностью, все вокруг ломается. Зато, когда он расслабляется в своих Анапах, - у нас все работает, как часы. Мне иногда кажется, что в глубине души он вовсе не богатый, что ему стыдно обманывать всех нас, оттого вечно вокруг него проблемы.
Галина вплывает следом за мужем. Волосы, не мытые годами, и вечно торчащие колом. Юбка, которая ей не едет. Макияж индейца, вышедшего на тропу войны. Вот уж точно: «Ума нет - иди в «Пед»». Собственно, Галина специалист по дошкольному воспитанию. То есть никто, как, впрочем, и я. Вот здесь мы похожи.
Конечно, не мое это дело, обсуждать хозяев, пока они мне платят. А потом уйду и не вспомню про них. Но позлорадствовать три секунды перед неизбежной, как смена дня и ночи поломкой, - это сам бог велел. Хоть не так обидно потом будет.
Я поздоровался, развернулся и кинулся к своему рабочему месту, надеясь успеть до того, как что-нибудь произойдет.
- Мать вашу! - В сердцах заорал Илья - плотненький невысокий оператор. - И будто бы я не матерюся!
Он еще не видел, что Влад на пороге, но у него, похоже, застрял заказ. Или полоса пошла по фотографиям, или рулон перекосило. В общем, неприятности не заставили себя долго ждать.
«Началось». - Понял я.
Мой принтер успел выдать на-гора десять листов. Оставалось всего два. Каких-то 16 фотографий - и я мог бы спокойно вздохнуть, но нет! Кончилась краска. И полезли фиолетовые лица. Я отменил печать, поменял картриджи и начал стандартную процедуру прочистки. А время капало прямо на мозги. И последний парень стоял на приемке с видом великомученика.
Влад ворчал из соседней комнаты, вылавливая из химии застрявшие куски бумаги.
«Могли бы и не приезжать»! - Мстительно подумал я.
После закрытия все дружно возились с техникой еще минут двадцать.
Я отпустил клиента, но теперь у меня «заглючил» сканер. Пришлось перезагружаться, причем три раза подряд. 
В десять вечера Влад все-таки уехал. Я закрыл за всеми двери. Посмотрел оставшиеся заказы. Могло быть и хуже. Копия, копия, копия, средняя ретушь. Ретушь повышенной сложности.
Я с тоской посмотрел на фотографию семидесятых годов прошлого века: школьники в самодельной виньетке. Овалы почти ровные, фамилии внизу выведены каллиграфическим почерком. Все эта кажется теперь каким-то наивным и по-детски неуклюжим. Но когда-то это был предел мечтаний.
Самое поганое, что залом прошел именно по лицам. Восемь человек без носов. Милое дело. Вот как можно восстановить то, чего уже нет? Хоть бы как-то кусками повреждено было, чтобы можно было взять образец кожи, отразить половину сохранившегося куска носа, так нет же. Попросту придется все рисовать, причем наугад, используя интуицию и вдохновение! Нижний клок с изображением школы - оторван. У пятерых вместо пиджаков с галстуками - вытертые и пожелтевшие места. Десяток фиолетовых капель, похоже, от водки. Вот она - людская память.
Иногда я ненавижу эту работу!
Зато потом, когда все будет позади - приятно посмотреть на дело своих рук.
В половине двенадцатого я уже был совсем никакой. Меня штормило и бросало в разные стороны. Остался последний заказ. Сканирование, легкая ретушь. Мечта дизайнера!
Я вытащил фотографию и замер в восхищении. Фотография была старой, 1916 года от Рождества Христова. На ней прямо так и было написано. Огромная, размером чуть больше современного формата А-4, не влезающая целиком в сканер, но сохранившаяся идеально. Ни единой царапины!
В окружении военных, не знаю чинов, но видно, что костяк составляют генералы, в центре фотографии восседали Николай Второй с императрицей Александрой. Их не узнать было невозможно.
Я как-то подтянулся, воодушевился, отсканировал фото по частям, склеил, благо это было не трудно, и полюбовался результатом.
Вот почему мы вечно не ценим того, что имеем? Почему фотография, которой почти сто лет идеальна, словно только что ее вытащили из закрепителя, а та, которой от силы лет тридцать-сорок - ее хоть сейчас можно в музей сдать как антиквариат.
Может, мы и живем так скверно, потому что не ценим свое настоящее и прошлое, не храним фотографии и почетные грамоты?
Я откинулся на спинку стула. Все, на сегодня я отстрелялся.
Спать, спать! Глаза покоя просят! Вот прямо бы здесь и уснул.
Так тяжело вставать, раздвигать раскладушку, но надо.
Я оперся руками о столешницу, чтобы рывком подняться на ноги, и тут мой взгляд случайно уперся в щель между стеной и столом. О, нет! Там лежал одинокий пакет с дизайнерским заказом, завалившийся туда в суматохе.
Нет! Только не это!
Да найду я его завтра, с утра и сделаю!
Но настроение у меня резко ухудшилось.
Я разнервничался и решил побаловать себя кофе.
Кухня у нас на работе одновременно служит и туалетом. В стоячего, так сказать, больше влезет. Но одно-то посадочное место имеется - унитаз обыкновенный. И кружки, и холодильник, и стол - все прямо в отхожем месте без всяких картонных перегородок. Это совсем не шутка, а мудрая политика хозяев. Никто в сортире задерживаться не хочет. И поэтому время обеда автоматически сокращается от десяти минут до трех.
И только мне разрешено есть за рабочим местом в любое время, у меня ведь студия. Меня могут видеть только те, кто пришел фотографироваться.
Я забрал электрический чайник из нашей кухни, принес к себе, включил его в сеть, сел за стол, уронив голову на руки, и стал ждать победного свистка вскипевшей воды.
Наверное, я отключился. По крайней мере, когда я поднял голову, из щели вылезал пакет с заказом. Его ядовитая оранжево-красная расцветка кричала об опасности. Это был ядовитый и прыгучий пакет со смертельным укусом тарантула.
Я смотрел на это невиданное существо так, словно каждый день сталкиваюсь с ожившими пакетами. Я даже не испугался. Почему-то я не подумал, что этого не может быть.
Конверт с заказом вылез, покачался на длинных волосатых ножках. Он напоминал сейчас водомера, застывшего на скользкой поверхности стола. Я не мог понять, где у него рот и чем он смотрит, не шестизначным ли номером в правом верхнем углу? Одно я знал определенно: если разума в этом существе могло и не быть, то биологическая жизнь была налицо.
Как это ни странно, но я ощущал, что пакет дышит, видит. Не могу понять как именно, но я понимал, что выползшее на мой стол существо страшно голодное, а вот чем питаются пакеты - это тот еще вопрос! Наверное, фотографиями. Но не исключено, что и фотографами.
Я чувствовал явную угрозу. Этот конверт не случайно появился в моей жизни! Он был разумным хищником. Он нарочно завалился за стол, он знал, что я сплю на работе. Он наблюдал за мной. Он все это спланировал заранее! Сейчас он кинется и перегрызет мне сонную артерию.
Я непроизвольно отодвинулся.
Нет, бумажный пакет не может грызть, но разрезать кожу до крови - это ему под силу. Буквально вчера именно так я и поранился листом книги. Просто читал томик модной и вполне милой Корнелии Функе, то самое знаменитое «Чернильное сердце», да неудачно перевернул страницу.
- У-у-у!!! - Я готов был поклясться, что прогудел именно пакет с заказом. Он явно потешался надо мной!
И тут только я полностью осознал, что не может быть живых бумажных пакетов, что все это мне просто мерещится. Однако я испугался, дернулся и почувствовал, что падаю.
Ударился и проснулся я одновременно. Во рту появился медный привкус. Мне еще повезло, что просто губу разбил, а не зуб вышиб.
Видимо, как уснул, так и упал.
Стул у меня офисный на роликах, пошевелился я неудачно, вот он и отъехал.
Счастье еще, что я как упал, тут же, словно кошка, успел перевернуться на спину, и как раз вовремя. Кресло проехало дальше упало, задело и опрокинуло штатив с верхней вспышкой. И то, что лампа попала как раз мне в руки, было простым везением. Какое счастье, что она опустилась не на затылок!
Вернув треногу и кресло на место, я понял, что разбудил меня именно свист чайника, который верещал, надрывался, выплевывая клубящиеся пары.
Естественно, пакет с заказом никуда не вылезал, а лежал на старом месте.
Я налил себе кофе и ушел с дымящейся чашкой в комнату с минилабом. Открыл изнутри жалюзи и створки окна.
На меня обрушился поток свежего воздуха. Ночной холод пробирал до костей, он выгонял изо всех щелей теплый воздух, напоенный неистребимым запахом отработанного проявителя с примесями таких же ядовитых отбела и фиксажа.
Да, городской воздух тоже не кристально чистый. Но я стоял и с упоением вдыхал в себя эту чудную смесь звездной пыли и выхлопных газов. Большие города затягивают в свои сети навсегда, и потом уже просто не замечаешь их недостатков, а просто радуешься каждому дню, и несешься в этом безумном потоке, не думая ни о дне вчерашнем, ни о завтрашнем.
Пять минут на свежем воздухе привели меня в чувство.
Я отставил кофе, оставил приоткрытым окно, поставил раскладушку, и упал на нее как был. У меня хватило сил только снять ботинки и растянуться так, что хрустнули все косточки.
Ночной ветер врывался в оставленную щель и щекотал меня за ухом. Я чувствовал это сквозь пелену накатывавшего сна. Я словно и уснул, и в тоже время просто лежал с закрытыми глазами, слушая, как за окном скребутся ветки, как скрипят колеса несущихся мимо машин, как пьяные голоса нестройным хором пытаются воспроизвести некое подобие песни.
Проснулся я так же неожиданно, как и уснул. И первая мысль моя была все о том же затерянном заказе. Я подскочил на раскладушке в ужасе, что пришел клиент и устроил разборки на приемке, а у меня в очереди стоит пять человек, и каждому из них фотографии нужны даже не через пять минут, а вчера.
Я даже кинулся на приемку прежде, чем понял, что прошло всего полчаса.
Нет, не отпускали меня мысли об этом заказе, они сидели занозою у меня в голове. Это было не помешательство, нет, просто меня угнетало ощущение незавершенной работы, которая висела на шее, словно камень.
Я понял, что пока все не сделаю, не усну. Так и буду просыпаться. Наверное, просто я так устроен.
Я хлебнул давно остывшего кофе и вернулся в студию. Включил свет, достал пакет с заказом. Сканирование. Печать трех форматов, плюс черная полоса наискосок. Кто-то умер. Но во всем этом была одна маленькая нестыковка. Обычно такие заказы не оставляют на следующий день. Чаще всего клиенты ждут фотографии, чтобы прямо с ними сразу отправится на кладбище. Да и работы там - на пять минут. Отсканировать, вырезать нужного человека, заменить фон.
И все-таки что-то было не так. Я ощущал, что со мной происходит нечто такое, что при всей своей обыденности выходило за рамки реальности.
Я достал фотографию и побледнел.
Это была моя фотка.
Нет, в смысле не меня нужно было вырезать и увековечить на надгробии, а друга. Но, тем не менее, мы с почившим Лехой пили пиво буквально неделю назад. А теперь… Я сглотнул и вернулся к фамилии на заказе.
Все верно: Грановский - это третий человек на изображении. Он и сделал заказ. Но почему он, а не родители?
Наверное, это один из самых мерзких заказов в моей жизни. Таким же подавленным я был, кода принесли ретушировать изломанные фотографии мертвого младенца. Ребенку там было не больше года. Изображение черно-белое в гробике. И от этого было так тоскливо, что хотелось напиться немедленно!
Я просканировал нас всех троих, открыл Photoshop.
Мы улыбаемся. И как вот теперь мне вырезать Леху из своей жизни? Да у меня рука не поднимется!
Час восемнадцать.
Вампиры, так сказать, уже проснулись и вылезли из могил. Трудоголики спят сном праведников.
Поганое время для звонков. Стас ведь сейчас тоже либо на вечеринке отрывается, либо дрыхнет, как суслик. В любом случае: я ему точно помешаю. Но и он - сволочь порядочная, мог бы и предупредить. И девочки на приемке промолчали, что друг приходил. Странно все это, словно не было никакого заказа, и это просто тихо, не спеша, едет моя крыша.
А, может быть, и нет ничего. Я просто уснул от усталости прямо за столом. А все следующее - просто кошмар, сон в полнолуние.
Не долго думая, я ущипнул себя - больно.
Лучше бы я этого не делал!
С другой стороны, откуда мне знать, что я могу почувствовать во сне?
Я взял телефон и набрал Грановского:
- Привет, Стас. Как твое ничего?
- Херовато. - Последовал ответ.
Я услышал, как у друга брякнула бутылка. Пьет он там, пьет по-черному, и, похоже, в гордом одиночестве, потому что до меня не доносятся ни слова, ни музыка. И лишь только леденящая душу тишина льется из динамика телефона. Да, именно так. Мрак, ужас, дыхание смерти - все это сизым туманом вползало оттуда, где пьянствовал Грановский сюда, в мою студию.
- Что случилось? - Я прикидываюсь шлагбаумом.
- Ах, да. Ты же ничего не знаешь. Леха того… Этого.
- Умер. - Я просто констатирую факт.
- В общем, да. Извини, завтра все расскажу.
А потом раздались рвотные звуки. Похоже, Грановского скрутило прямо там, где он разговаривал. И рвало его не по-детски. Похоже, он обронил телефон и тут же про него забыл. Чтобы довести Стаса до такого состояния нужно, по крайней мере, чтобы смерть Лехи произошла у него на глазах!
И, все-таки, почему пришел он, а не родители?
Я осторожно вырезал друга, одел его в лучший пиджак из своей личной коллекции, заменил фон, центрировал его градиентом. Сохранил с черной полосой и без нее.
После этого я вернулся к исходному изображению и долго смотрел на нас троих, таких счастливых и беззаботных.
Вот так.
От Лехи ничего не осталось. Он так и не женился. Детей на стороне не прижил. Двадцать шесть лет, конечно, это не срок, но сейчас это - диагноз. Таким он и останется в моей душе «Вечно молодым и вечно пьяным».
Выпить бы сейчас за себя и «за того парня»!
Да, так легче будет уснуть. Я уже даже собрался за бутылкой, как вдруг заметил, что на фотографии у меня разбита губа.
И тут я отчетливо вспомнил и тот день, и эту фотографию. Это с «мыльницы» Светки. У нее 11 пикселей, а не фуфло какое-нибудь. Качество держит просто отлично. Кстати, вот еще открытый вопрос: куда подевался файл и почему сохранился только бумажный вариант?
Я подошел к зеркалу: рана не кровоточит, то она именно такая, как на фотографии. Но губу я разбил часа полтора-два назад, а в тот день все было просто отлично, и это значит…
Я вернулся к компьютеру, сделал восьмикратное увеличение, сличил с оригиналом. Нет, это был не мусор, не пыль, не механические повреждения. Это было именно изображение разбитой губы в тот день, когда она была целой.
В задумчивости я скопировал фрагмент ткани целой губы. Сделал наложение на рану, лишнее затер, слегка размыл для достоверности. Сохранил и этот вариант.
А потом я понял, что делаю бессмысленную и никому не нужную работу. Это первый показатель, что степень усталости зашкалил за все мыслимые нормы. Теперь меня ничто не разбудит.
Я смог дойти до раскладушки. А ведь собирался за пивом. И как вот после всего этого я буду спать?

Проснулся я от яростного стука в окно.
Я рефлекторно, «на автомате» собрал раскладушку и в тапочках доплелся до дверей. Открыл бодрым девочкам и с чувством выполненного долга уселся на перила лестницы, ведущей в наш магазин. Меня мутило. Ком тошноты то подкатывал к самому горлу, то отпускал. От недосыпа иногда так бывает.
Я сидел и судорожно курил. От этого мутило еще больше. Но мне почему-то от этого было легче осознавать происходящее. Раз мне тошно, значит, я существую.
Сидел я долго, пока мы не открылись, пока в дверь бодро не ввалилась первая клиентка.
Первый посетитель женщина - это всегда к испорченному настроению. Я не верю в приметы, но, тем не менее, они срабатывают всегда. Наверное, те женщины, у которых все хорошо, по фотографиям в девять утра просто не шастают.
Как бы там ни было, но я прошел следом за дамой к себе в студию. По утрам многие желают запечатлеть себя, или, как высказался один из клиентов «бросить морду на бумагу». Нельзя людей заставлять ждать.
Но эта женщина пришла за готовым сервисом.
- А почему у меня кадры сползли?! - Вдруг трубным голосом взревела наша первая посетительница. - Вы что, думаете, раз я женщина, значит: дура? А я не дура! Вы мою пленку сушиться не правильно повесили, вот кадры на ней друг на друга и наползли!
Я хрюхнул от умиления. Да, она, действительно, не так уж и глупа. По крайней мере, мыслит образно.
- И не смейте мне здесь тыкать! Я еще до вашего начальства дойду!
- Женщина, успокойтесь! Мы просто полощем в химии вашу пленку, и изображение на ней проявляется то, которое сделал ваш фотоаппарат. Наложение кадров друг на друга получается из-за неисправности затвора, например. Или шторку у вас заклинило.
- Не правда! Про шторки вы специально все выдумываете, мозги мне пудрите. Я так понимаю, вы просто полоскали мою пленку не правильно! Что вы меня за нос тут водите! Я требую возмещение морального ущерба. Если не можете расставить кадры обратно по местам, верните мне, хотя бы, такую же чистую пленку!
Минут через десять скандал утих. Я вышел на приемку.
- Ты это видел? Нет, ты слышал, что она тут верещала? - Возмущалась Инна.
- Да ладно. Я махнул рукой. Я вчера ночью с кровати упал, губу разбил, и ничего.
- Еще один юморист.
- Это еще почему?
Инна поднесла зеркальце к моему лицу:
- Согласна, физиономия помятая - одна штука. Но губы две: обе целые.
Я растерянно потрогал себя. Действительно, ни каких следов ночного падения не было. Неужели мне все это просто приснилось? Я метнулся к компьютеру, разбудил систему. Файлы все еще висели открытыми. Пакет с бумажной фотографией по-прежнему лежал на моем столе.
Бог мой! Это что же получается?
Я упал - появился след на файле. Я ранку зарисовал - и сам стал как новенький. Непостижимая симпатическая связь символа и объекта!
Когда-то в восемнадцать лет я хотел уйти в монастырь. Надоело мне все тогда, вот я и думал, что вырвусь за рамки обыденности, выдвигаемые обществом. Наивный, я не понимал, что церковь хуже армии, там куда пошлют, туда и поедешь. Внутри церкви вообще нет никакой свободы. Религия предполагает железную дисциплину и повиновение вышестоящим лицам. Не даром, видать, все войны на Земле ведутся за веру или за отечество.
А в школе я собирался писать иконы, штудировал литературу, учился молиться и наносить эскиз одновременно. Это тогда я и выяснил, что первое изображение было нерукотворным, потому что лик Христа голограммой отпечатался в полотенце, которым он вытерся.
Но где чудеса Нового Завета, а где я?!
Может ли фотография влиять на человека и наоборот? Думаю, да. Но вот чтобы вот так прямо: нарисовал врагу козлиные рожки, а они у него за ночь и выросли - это уже явный перебор!
А самое главное… Я даже затаил дыхание.
Если никто еще не знает о смерти Лехи, если пришел Стас, а не родители, то, вдруг…
Я помотал головой, разгоняя безумные мысли.
Нет, ну этого точно не может быть.
Впрочем, что я теряю?
Но что я должен сделать, чтобы оживить Леху? И не получится ли у меня чокнутый зомби вместо друга?
Сердце бухало в руках. Я буквально чувствовал его пульсацию в подушечках пальцев. Странное ощущение, незабываемое.
Я сел за компьютер. И тут же понял, что нужно сделать. На фотографии должно быть то, чего еще не было, и тогда Лехе придется дожить до этого события в реальности.
Чушь? Да, и еще - ересь катарская. Или манихейская. Или альбигойская - не все ли равно? Но на кону стоит жизнь моего друга! Я должен был хотя бы попробовать!
Я достал из сумки свой ноут, покопался в исходных кадрах, из которых собирался делать портфолио, нашел последнюю свадьбу, на которой были все мы трое, скопировал файл в рабочий компьютер.
Надо бы Леху женихом одеть, чтобы уж наверняка. А вдруг я ему не ту невесту нарисую? Он, если узнает, убьет меня!
Время уходило. Еще немного, и будет поздно. Лимит чудес, отпущенный мне свыше, не может быть бесконечным!
Не долго думая, в свадебный костюм я одел себя. Леху нарядил свидетелем. Ну, чтобы наверняка. Стаса оставил таким, каким он был.
Меня трясло и бросало в пот. Впервые в жизни я делал привычную работу так, словно от этого, действительно, зависела жизнь человека.
Через двадцать минут я уже держал перед собой напечатанную фотографию с моей будущей свадьбы.
Теперь, с замиранием сердца, я набрал Грановского:
- Ты как?
- Да нормалек.
- За заказом когда придешь?
- Зачем? А, за фотками. Совсем забыл.
- Не, ну нормально. Человек умер, а он, типа, забыл.
- Да не кипятись ты. Никто не умер.
- Не понял.
- Да повздорили мы. Он мне бабла должен. Двадцать рублей - как с куста. И, в общем, зажилил, кричит, что ему нечем кредит за тачку платить. Ну, злой я был, пошутил неудачно.
Мы помолчали.
- И это, ты не говори ему.
- Грановский, ты - сволочь!
- Ну да, ты прав. Но я - обаятельная сволочь.
- А где ты вчера бухал?
- Да не напрягай. Дома я был. У меня комп накрылся. Пришлось железо менять. Серега систему установил. Ну, раздавили мы по три пузыря. Разве это гулянка?
Что же, пока все сходилось. Ну, кроме того, что три бутылки пива для Стаса - это все равно, что чаю попить. И не мог Серега систему в тишине устанавливать. Ему вечно нужно, чтобы музыка в уши долбила.
Была ли ушедшая ночь такой, какой она мне запомнилась, или она уже изменилась? Как понять, что происходит на самом деле? Позвонить Лешке? Но вот этого я не мог. Я панически боялся и услышать его голос, и узнать от его матери, что он погиб.
- Слушай, ты можешь заказ забрать и порвать? - После затянувшейся паузы Грановский словно снова ворвался в мою новую жизнь свежим ветром перемен. - Ну, ошибся я, с кем не бывает? Я ведь как только этот чертов заказ отнес, так у меня материнская плата и полетела. Ну и со всеми вытекающими. Меня уже, типа, наказали. Ну, так ты не говори ничего Леше, ладно?
- Да черт с тобой, Стас, не скажу. И порву. Но через два дня я к тебе зайду, и проставляться ты будешь, пока я чертей зеленых не начну ловить. Я по твоей милости этой ночью такого огреб.
- Ну, извинился ведь уже. - Грановский привычно начал ворчать. Значит, если реальность и изменилась, то незначительно. - Ладно, отбой. Жду тебя после смен.
И начался трудовой день.
А вечером позвонил Леха и задал вопрос, от которого я чуть не выронил из рук трубку:
- Ну, в общем, я согласен быть у тебя на свадьбе свидетелем. Стас обещал помочь, если что. Но ты хоть избранницу покажи. Не живьем, так хотя бы на фотке. А то вечно тихоня такой, никто ничего не знал. Давай, через два дня у Грановского и пересечемся.
- Ага. - Сказал я. - Это запросто.
Передо мной лежала фотография моей будущей свадьбы. Но я совершил одну роковую ошибку. Вместо Ирки в платье невесты я впихнул похожую на нее незнакомку, неизвестно как затесавшуюся в наши плотные ряды. Я совсем не думал, что дело примет такой оборот. Я спасал жизнь человеку.
На приемке раздался голос вчерашнего таджика:
- Слушай, дорогая, очень надо фотографии на работу.
И вдруг меня осенило: настоящие таджики никогда по одиночке в незнакомом городе не бродят! Это все из-за него! Не знаю, каким образом, но этот чертов пакет с заказом и работяга со стройки были как-то связаны друг с другом!
Я вскочил, чуть не опрокинул свой включенный ноутбук, в котором как раз только собирался пересмотреть фотографии с той злосчастной свадьбы, чтобы хотя бы понять, что за девочку я определил себе в невесты.
Как ошпаренный я выскочил к девчонкам. Но там никого не было. Вообще. Даже продавцов.
Значит, никто не видел, как я мчался сюда, сломя голову.
Я оглянулся. Из коридора, покачивая бедрами, выплывала Инна с дымящейся кружкой в руках. Мне ничего не оставалось, как пройти на крыльцо и затянуться сигаретой. По крайней мере, это выглядело вполне естественно.
Но когда я вернулся, чуть не взвыл от обиды. Выбегая, я задел встроенную в ноут мышку, вот она и удалила всю папку с фотографиями, отобранными для будущего портфолио. А удаление у меня настроено в обход корзины!
Можно восстановить специальными программами, но я потрачу на это кучу времени.
А, может быть, это - судьба? И не стоит больше экспериментировать с фотографиями? Может быть, так меня предупреждают, что пора остановиться?
Похоже, впереди меня все-таки ждала любовь, которая непременно выскочит из-за угла и поразит меня как финский нож. Неумолимее и безжалостнее, чем у самого Булгакова.
А еще интересно: вдруг за эти два дня мы с ней так не встретимся? Кого я тогда покажу друзьям на экране сотового телефона?
19.01.11